огонь сырого хворосту. Зашипел хворост, затух огонь. Взяли гуртовщики еще суши, зажгли, опять навалили хворосту сырого, — опять затушили. Долго бились, не разожгли огня.
И сказал крестник:
— Вы не спешите хворост накладывать, а прежде разожгите хорошенько огонь. Когда жарко разгорится, тогда уж накладывайте.
Сделали так гуртовщики; разожгли сильно, наложили хворост. Занялся хворост, разгорелся костер. Побыл с ними крестник и пошел дальше. Думал, думал крестник, к чему он эти три дела видел, — не мог понять.
Шел, шел крестник, прошел день. Приходит в лес, в лесу — келья. Подходит крестник к келье, стучится. Спрашивает из кельи голос:
— Кто там?
— Грешник великий, иду чужие грехи выкупать.
Вышел старец и спрашивает:
— Какие такие чужие грехи на тебе?
Рассказал ему всё крестник: и про отца крестного, и про медведицу с медвежатами, и про престол в запечатанной палате, и про то, что ему крестный велел, и про то, как он на поле мужиков видел, как они весь хлеб стоптали и как телушка к хозяйке сама вышла.
— Понял я, — говорит, — что нельзя зло злом изводить, а не могу понять, как его изводить надо. Научи меня.
И сказал старец:
— А скажи мне, что ты еще по дороге видел?
Рассказал ему крестник про бабу, как она мыла и про мужиков, как они ободья гнули, и про пастухов, как они огонь разводили.
Выслушал старец, вернулся в келью, вынес топоришко щербатый.
— Пойдем, — говорит.
Отошел старец на поприще от кельи, показал на дерево.
— Руби, — говорит.
Срубил крестник, упало дерево.
— Руби теперь на-трое.
