на то, он и до сих пор удержал первоначальный смысл и может быть переведен преточно: поди, закинь снасть и первую попавшуюся рыбу (в смысле многих рыб) возьми, и, открыв рот, т. е. вызывая покупщиков, там найдешь статир и дай его за себя и за меня.
Вот что говорит Рейс (Нов. Зав., т. I, стр. 417):Во время Иисуса Христа было правилом, чтобы каждый израильтянин, в возрасте двадцати лет и старше, ежегодно платил в иерусалимский храм подать на издержки по богослужению. Обычай этот, по своему началу, восходил к глубокой древности, хотя и нельзя сказать, в какое именно время он принял свою окончательную форму. Сумма, какую надо было платить, равнялась двух драхмам с человека, или около 70 копеек. По рассказу, как он передается здесь, надо предположить, что сборщики встретили Петра на улице и что слова, с какими они обратились к нему, были в некотором роде приглашением к уплате, ибо нет никакого основания думать, чтобы Иисус ранее отказался им уплатить налог. Остальная часть рассказа представляет два элемента, различных и независимых один от другого: внешнее и чудесное событие и слова Христа. Что касается первого, то многие толкователи не решались принять его в его буквальном смысле, согласно которому первая рыба, попавшаяся на удочку к Петру, должна была иметь во рту статир, монету, стоимостью в четыре драхмы, или 1 р. 40 к. Творил ли, спрашивают, Иисус когда-либо чудеса с целью удовлетворения своих собственных житейских нужд? И вот явилась мысль, что речь шла лишь о рыбной ловле, улов с которой, проданный на рынке, должен был оказаться достаточным, чтобы покрыть столь малую подать. Это объяснение слишком просто, чтобы можно было остановиться па нем, ибо едва ли можно допустить, чтобы дело, столь естественное и обыкновенное в жизни рыбака, могло в предании преобразиться в чудо. Собственно, надо заметить: во-1-х, что прежде, чем Петр донес о разговоре, какой он имел со сборщиками, Иисус уже знал о нем; во-2-х, что он знал тоже, что первая рыба, которая будет поймана Петром, даст ему возможность уплатить подать за двоих; в-3-х, что здесь прямо говорится о монете, какая окажется, а не о продаже рыбы, ибо рыба, какую можно было поймать на удочку, не могла в то время стоить в Капернауме 1 р. 40 к., и, наконец, в-4-х, что эта монета должна была находиться во рту рыбы, а не в чреве ее, что представлялось бы менее удивительным. Все эти обстоятельства заставляют признать, что без полного искажения евангельского повествования из него никак нельзя исключить чуда. Мы согласимся, что чудо это является единственным в своем роде в истории Иисуса и что оно не заключает в себе ни одного из тех элементов, которые нередко заставляют признавать другие по религиозному чувству, когда разум встречает к их признанию более или менее значительные трудности.
Однако в основе этого рассказа есть идея, достаточно ясно выраженная для того, чтобы с полным правом можно было удивляться неуверенности толкователей. Разбираемое нами место из числа тех, в которых Иисус прямо заявляет, что он и его близкие более не подчинены закону. Мы
