месту, откуда зашумело, увидали следы заячьи, и осинки обглоданы. Это зайцы кормились.
Вышли мы на дорогу, привязали лыжи за собой и пошли по дороге. Идти легко стало. Лыжи сзади по накатанной дороге раскатываются, громыхают, снежок под сапогами поскрипывает, холодный иней на лицо, как пушок, липнет. А звезды вдоль по сучьям точно навстречу бегут, засветятся, потухнут, — точно всё небо ходуном ходит.
Товарищ спал, — я разбудил его. Мы рассказали, как обошли медведя, и велели хозяину к утру собрать загонщиков-мужиков. Поужинали и легли спать.
Я бы с усталости проспал до обеда, да товарищ разбудил меня. Вскочил я, смотрю: товарищ уж одет, с ружьем что-то возится.
«А где Демьян?» — «Он уже давно в лесу. Уж и обклад поверил, сюда прибегал; а теперь повел загонщиков заводить». Умылся я, оделся, зарядил свои ружья; сели в сани, поехали.
Мороз всё держал крепкий, тихо было и солнца не видать было; туман стоял наверху, и иней садился.
Проехали мы версты три по дороге, подъехали к лесу. Видим: в низочке дымок синеет, и народ стоит, — мужики и бабы с дубинами.
Слезли мы, подошли к народу. Мужики сидят, картошки жарят, смеются с бабами.
И Демьян с ними. Поднялся народ, повел их Демьян расставлять кругом по нашему вчерашнему обходу. Вытянулись мужики и бабы ниткой, 30-ть человек — только по пояс их видно — зашли в лес; потом пошли мы с товарищем по их следу.
Дорожка хоть и натоптана, да тяжело идти; зато падать некуда, — как промежду двух стен идешь.
Прошли мы так с полверсты; смотрим — уж Демьян с другой стороны к нам бежит на лыжах, машет рукой, чтоб к нему шли.
Подошли мы к нему, показал нам места. Стал я на свое место, огляделся.
Налево от меня высокий ельник; сквозь него далеко видно, и за деревьями чернеется мне мужик-загонщик. Против меня частый, молодой ельник в рост человека. И на ельнике сучья повисли и слиплись от снега. В средине ельника дорожка, засыпанная снегом. Дорожка эта прямо на меня идет. Направо от
