— Да нѣтъ, никогда...
— Нѣтъ, ты сказалъ это, а не можешь исполнить моей просьбы.
— Да если бы это было резонно. А то я не знаю, что будетъ послѣ, какое требованье? Вѣдь это не имѣетъ смысла. Ну что сдѣлаютъ два дня?
— Для тебя это ничего, тебѣ очень весело. Но...
Она остановилась; ей показалось унизительнымъ говорить о томъ, какъ тяжелы были для нея эти одинокіе дни.
— Анна, я понимаю, какъ тебѣ тяжело, но вѣдь это все кончится. Я даже ѣду къ maman объ этомъ. Если она напишетъ Алексѣю Александровичу, онъ сдѣлаетъ.
— Я не хочу этаго, вскрикнула Анна. — Ты не затѣмъ ѣдешь. Отчего ты, хвастаясь своей прямотой, не говоришь правду?
— Я никогда не говорилъ неправды. И очень жаль, если ты не уважаешь человѣка, который... для котораго... своего мужа, — выговорилъ онъ.
— Уваженье выдумали для того, чтобы скрывать пустое мѣсто, гдѣ должна быть любовь. А если ты не любишь меня, то лучше и честнѣе это сказать.
Вронской вскочилъ съ мѣста съ энергическимъ отчаяннымъ жестомъ, и брови его мрачно сдвинулись.
— Нѣтъ, это становится невыносимо, — вскрикнулъ онъ и, стараясь успокоиться, выговорилъ медленно:
— Чего ты хочешь отъ меня?
— Чего я могу хотѣть? Я могу хотѣть только того, чтобы вы не покинули меня. Но я этаго не хочу, какъ вы думаете. Я хочу любви, и ея нѣтъ. Стало быть, все кончено.
Она направилась къ двери.
— Постой, пос...той, — сказалъ Вронской, не раздвигая мрачной складки бровей. — Въ чемъ дѣло? Я сказалъ, что отъѣздъ надо отложить на 3 дня, ты мнѣ сказала, что я лгу и не честный человѣкъ.
— Да, и повторяю, что человѣкъ, который попрекаетъ мнѣ, что онъ всѣмъ пожертвовалъ для меня, что это хуже, чѣмъ нечестный человѣкъ, это человѣкъ безъ сердца.
— Нѣтъ, есть границы терпѣнію, — вскрикнулъ онъ. — Ничего не понимаю, — и невольно отбросилъ руку, которую держалъ въ своей рукѣ.
Она ушла къ себѣ, раздѣлась, легла и взяла книгу. Лицо ея было холодно и злобно, также, какъ было у нея на душѣ. «Онъ тяготится мною, онъ любитъ другую женщину», говорилъ въ душѣ ея голосъ, который она хотѣла не слышать. Она лежала и читала, и изрѣдка воспоминанія о немъ всплывали у нея въ душѣ. Вдругъ она почувствовала себя въ прошедшемъ, въ домѣ Каренина, въ Петербургѣ, со всѣми подробностями минуты: также стояла свѣча, та же книга, та же кофточка
