Страница:L. N. Tolstoy. All in 90 volumes. Volume 20.pdf/354

Эта страница не была вычитана

развода какъ на такое ужасное дѣло, что не могъ вѣрить въ его возможность. Алексѣй Александровичъ былъ въ нерѣшительности и недоумѣніи. Обѣдать онъ рѣшилъ не ѣхать. Ему непріятно было видѣть людей, находясь въ этомъ переходномъ состояніи. Когда онъ нынче вечеромъ дастъ рѣшительный отвѣтъ адвокату, тогда онъ ужъ, какъ это ни трудно будетъ, огласитъ все дѣло, но теперь, когда никто ничего не знаетъ и всѣ могутъ догадываться, ему непріятно было встрѣчаться съ знакомыми и незнакомыми.[1]

По отъѣздѣ Степана Аркадьича Алексѣй Александровичъ сѣлъ опять за столъ и хотѣлъ продолжать заниматься, но не могъ. И что съ нимъ никогда не бывало, не прошло часа, какъ онъ измѣнилъ свое рѣшеніе. Трудность дѣла заключалась, главное, во взглядѣ общества на это дѣло. «Почему же мнѣ избѣгать общества. И мнѣ, правому, не должно избѣгать и бояться». И онъ рѣшилъ ѣхать обѣдать.

* № 100 (рук. № 42).

Въ это время Юркинъ и Алексѣй Александровичъ замолкли, и Дарья Александровна нашла ту минуту для вопроса, который она хотѣла сдѣлать.

— Но скажите, Алексѣй Александровичъ, отчего же это такъ трудно классическіе языки, — сказала она краснѣя. — У Марьи Шипачевой съ тѣхъ поръ, какъ старшій мальчикъ сталъ ходить въ гимназію, онъ изчахъ, онъ не высыпаетъ.

— О, это недостатки въ системѣ, которую исправятъ, — спокойно отвѣчалъ Алексѣй Александровичъ.

Тутъ князь сказалъ свое мнѣніе:

— Но если бы мы вздумали учить дѣтей по[2] китайски, вѣдь намъ бы надо прежде учителей, знающихъ по китайски, а потомъ уже учить.

— О, разумѣется, недостатокъ въ учителяхъ очень чувствуется, и мѣры употреблены такія, чтобы пріобрѣсти учителей, и лѣтъ черезъ 10 у насъ ихъ будетъ достаточно.

— A покамѣстъ будутъ учить тѣ, которые не знаютъ, — сказалъ Князь.

Туровцинъ былъ на сторонѣ князя, потому что это было смѣшно, и громко разсмѣялся. Но Алексѣй Александровичъ также спокойно отвѣтилъ, обращаясь болѣе къ Константину Левину, который сидѣлъ подлѣ Князя.

  1. Зачеркнуто: Но мысль о томъ, чтобы поговорить съ Дарьей Александровной, была пріятна ему. До сихъ поръ онъ никому, кромѣ адвоката, смотрящему професіонально на дѣло, не открывалъ своего намѣренія, и его тянуло говорить объ этомъ и слышать мнѣнія другихъ людей. Дарья Александровна, сама несчастная и добрая, милая, большой другъ съ Анной Аркадьевной, была лучшая довѣренная. И ему страшно и утѣшительно казалось открыть ей все и узнать ея мнѣніе.
  2. Зач.: Мозамбикски
342