но подъ строгимъ условіемъ исполненія съ ея стороны моей воли. Хотя рѣшеніе это было ничто другое, какъ исходящая бумага, дающая ложный кругъ дѣлу, по которому внесена входящая бумага, Алексѣй Александровичъ остановился на этомъ, какъ на нѣкоторомъ открытіи и наилучшемъ и единственномъ компромиссѣ. Рѣшеніе было взято, но успокоенія Алексѣй Александровичъ не испыталъ до тѣхъ поръ, пока онъ не привелъ его въ исполненіе письмомъ, которое онъ послалъ женѣ.
⟨Главное же успокоеніе въ эти тяжелые дни дала Алексѣю Александровичу та дѣятельность служебная, которой была посвящена вся его жизнь. На другой день послѣ скачекъ, когда явились просители, докладчики и онъ сѣлъ за кипу бумагъ, бойко дѣлая на поляхъ своимъ большимъ карандашомъ привычныя отмѣтки, и потомъ отчетливо передалъ нужныя замѣчанія правителю дѣлъ и почувствовалъ, что все мучительное пережитое имъ и переживаемое всѣми людьми не имѣетъ ничего общаго съ той сферой дѣятельности, къ которой относятся всѣ эти сдѣланныя имъ распоряженія, онъ вздохнулъ свободно. Эта витающая въ отвлеченныхъ высотахъ административная жизнь, правильная, отчетливая, не подверженная случайностямъ жизни, страстямъ, желаніямъ, оставалась и всегда будетъ оставаться его неизмѣнной утѣшительницею.
Въ этомъ мірѣ не было и не могло быть сомнѣній, что нужно и не нужно, что дѣйствительно такъ или не такъ, что хорошо и что дурно... Все было ясно, просто, отчетливо, элегантно въ своемъ отвлеченномъ родѣ и несомнѣнно. Сомнѣваться въ необходимости дѣйствія нельзя было, какъ нельзя сомнѣваться въ необходимости колебаній волнъ воды или воздуха. Данъ толчекъ, дано высшее распоряженіе, и, безконечно дробясь, расходятся повелѣнія, предписанія и волны. И чѣмъ ближе къ началамъ толчковъ, тѣмъ восторженнѣе чувство колебанія. Сомнѣваться въ дѣйствительности фактовъ также мало можно, какъ сомнѣваться въ дѣйствительности ощущеній того, что доходитъ до глаза или уха волна свѣта или воздуха. Спорятъ о теоріяхъ, о способности воспринимать; но волна поражаетъ органы, и явленіе есть. Донесенія, отчеты являются въ условной, непоколебимой формѣ, и есть то, что производить ихъ. Сомнѣваться въ томъ, что хорошо или дурно, тоже нельзя, какъ сомнѣваться въ явленіяхъ высшихъ силъ. Идетъ свыше, и вопросъ о томъ, хорошо или дурно, не существуетъ. Для дѣйствій же, исходящихъ не свыше, для тѣхъ, гдѣ самъ долженъ быть первымъ толчкомъ, для Алексѣя Александровича тоже не могло быть сомнѣній, ибо есть теорія, приложимая ко всѣмъ случаямъ, изложенная въ книгахъ, и стоитъ только держаться разъ навсегда, и не будетъ сомнѣній.
