отвѣчать только презрѣніемъ. Образцомъ, разумѣется, моихъ свѣтскихъ отношеній былъ мой другъ Дмитрій, который былъ аристократомъ съ головы до пятокъ, былъ comme il faut безъ всякаго труда, хотя любилъ выбирать друзей изъ людей не своего общества и былъ либералъ по убѣжденіямъ, но у него былъ тотъ истинно аристократической взглядъ на низшее сословіе, который позволялъ ему не дѣйствовать въ разладъ съ своими убѣжденіями. Всѣ сословія, исключая общества, къ которому онъ принадлежалъ, и избранныхъ имъ друзей, не существовали для него. —
Одно меня смущало въ будущихъ моихъ свѣтскихъ планахъ. Это была моя наружность, которая не только не была красива, но я не могъ даже утѣшать себя обыкновенными въ подобныхъ случаяхъ утѣшеніями, что у меня или выразительная, или мужественная, или благородная наружность. Ничего этаго я не могъ сказать про себя, глядясь въ зеркало, что я часто, дѣлалъ,и всегда отходилъ съ тяжелымъ чувствомъ унынія и даже отвращенія. — Выразительнаго ничего не было — самыя обыкновенныя, грубыя, но очень дурныя черты, даже глаза маленькіе, круглые сѣрые, скорѣе глупые, чѣмъ умные. — Мужественнаго было еще меньше — несмотря на то, что я былъ не малъ ростомъ и очень силенъ по лѣтамъ, всѣ черты лица были мягкія, вялыя, неопредѣленныя. — Даже и благороднаго не было — напротивъ, лицо было, какъ у простаго, да еще очень некрасиваго мужика, даже такихъ уродливыхъ мужиковъ я и не видалъ никогда. —
— «Знаешь, Николинька, что она написала?» сказала разобиженная Катенька. «Она написала грѣхъ, что влюблена въ твоего друга», проговорила она такъ скоро, что Любочка не успѣла зажать ей ротъ, что она намѣревалась сдѣлать. —
— «Не ожидала я, чтобъ ты была такая злая, сказала Любочка, совершенно разнюнившись, уходя отъ насъ; въ такую минуту и нарочно все вводить въ грѣхъ. Я къ тебѣ не пристаю съ твоими чувствами и страданіями, и сиди съ своимъ Дубковымъ и дѣлай ему глазки, сколько хочешь».
«Э-ге! подумалъ я, да дѣвочки-то вотъ какія, обѣ влюблены въ нашихъ пріятелей. — Какже это онѣ влюблены? A вѣдь онѣ еще слишкомъ молоды», спрашивалъ я самъ у себя. Особенно странно и смѣло казалось мнѣ со стороны Любочки влюбиться въ Дмитрія. «Куда ей, глупенькой дѣвочкѣ, любить его? думалъ я — она его ногтя не стоитъ».
Когда я вернулся на галерею, Варинька не читала, а спорила съ Дмитріемъ, который, стоя передъ ней, размахивалъ
