онъ говорилъ, казалось мнѣ такой непреложной истиной, что глубоко неизгладимо врѣзывалось въ памяти. Я всю мою жизнь помнилъ эту теорію сочетаній и перемѣщеній, которую здѣсь въ 1/4 часа онъ объяснилъ мнѣ. — Но едва онъ успѣлъ кончить, какъ St.-Jérôme сказалъ, что меня вызываютъ. Иконинъ вышелъ опять вмѣстѣ со мной. — Какой-то въ прыщахъ и съ цѣпочкой гимназистъ бойко выводилъ формулу, со стукомъ ломалъ мѣлъ о доску и все писалъ, хотя профессоръ уже сказалъ ему, «довольно» и велѣлъ намъ взять билеты. Старый опять также остолбенѣлъ какъ и въ первый экзаменъ. «Вѣдь попадаются же этакіе», сказалъ и опять показалъ мнѣ свой билетъ и спросилъ, что мнѣ досталось. Я посмотрѣлъ, и, о ужасъ, это былъ единственный билетъ, который я не зналъ — проклятый биномъ Ньютона.
— «Хотите мѣняться?» спросилъ ужъ я, увидавъ, что у него именно теорія сочетаній и перемѣщеній, которую я прошелъ только что.
— «Все равно, шопотомъ отвѣчалъ онъ: чувствую, что срѣ-жусь. А Биномъ я знаю».
— «Ну, такъ давайте скорѣе», говорилъ я, но мой старый, какъ я сказалъ, остолбенѣлъ. Все равно, я рѣшилъ изъ рукъ его вырвать билетъ, но было ужъ поздно — профессоръ подозвалъ его къ доскѣ.
— «Давайте сюда», съ отчаяннымъ жестомъ сказалъ старый, оборачиваясь, и взялъ мой билетъ, a мнѣ отдалъ свой въ глазахъ профессора.
— «Что это вы мѣняетесь», сказалъ профессоръ съ доброй улыбкой. (Онъ былъ молодой человѣкъ пріятной наружности).
— «Нѣтъ, проговорилъ старый: это такъ». И опять это было его послѣднее слово, и опять, проходя назадъ, мимо меня, онъ тупо улыбнулся и пожалъ плечами.
Я отвѣчалъ отлично. Профессоръ сказалъ мнѣ даже, что лучше, чѣмъ можно требовать, и поставилъ 5. —
Успѣхъ этихъ 2-хъ и еще 3-хъ слѣдующихъ экзаменовъ такъ раздулъ во мнѣ самолюбіе, что уже для меня дѣло шло не о томъ, чтобы выдержать экзаменъ, но о томъ, чтобы выдержать его лучше всѣхъ. — Былъ одинъ блѣдный гимназистъ въ узенькихъ взодравшихся брюкахъ, коротенькомъ мундирчикѣ, съ мутными впалыми глазами и обгрызанными до заусенцовъ ногтями, который одинъ только экзаменовался лучше меня, и я, признаюсь, съ досадой, злобой даже, смотрѣлъ на него. Мнѣ противно было его лицо и руки и волоса и колѣнки [1 неразобр.] и тетрадки — все противно было въ немъ. Мнѣ бы хотѣлось, чтобы онъ провалился (словцо, которому я выучился у товарищей, означающее не выдержать экзамена); но, такъ какъ видно было, что это невозможно, я даже не отказался бы отъ того, чтобы съ нимъ случилось какое нибудь несчастье, помѣшавшее бы ему экзаменоваться, чтобы онъ сломалъ себѣ ногу, или
