— Так тем более тебе надо устроить свое положение, если возможно, — сказала Долли.
— Да, если возможно, — сказала Анна вдруг совершенно другим, тихим и грустным голосом.
— Разве невозможен развод? Мне говорили, что муж твой согласен.
— Долли! Мне не хочется говорить про это.
— Ну, не будем, — поспешила сказать Дарья Александровна, заметив выражение страдания на лице Анны. — Я только вижу, что ты слишком мрачно смотришь.
— Я? нисколько. Я очень весела и довольна. Ты видела, je fais des passons.[1] Весловский...
— Да, если правду сказать, мне не понравился тон Весловского, — сказала Дарья Александровна, желая переменить разговор.
— Ах, нисколько! Это щекотит Алексея и больше ничего; но он мальчик и весь у меня в руках; ты понимаешь, я им управляю как хочу. Он всё равно, что твой Гриша... Долли! — вдруг переменила она речь — ты говоришь, что я мрачно смотрю. Ты не можешь понимать. Это слишком ужасно. Я стараюсь вовсе не смотреть.
— Но, мне кажется, надо. Надо сделать всё, что можно.
— Но что же можно? Ничего. Ты говоришь выйти замуж за Алексея и что я не думаю об этом. Я не думаю об этом!! — повторила она, и краска выступила ей на лицо. Она встала, выпрямила грудь, тяжело вздохнула и стала ходить своею легкою походкой взад и вперед по комнате, изредка останавливаясь. — Я не думаю? Нет дня и часа, когда бы я не думала и не упрекала себя за то, что думаю... потому что мысли об этом могут с ума свести. С ума свести, — повторила она. — Когда я думаю об этом, то я уже не засыпаю без морфина. Но хорошо. Будем говорить спокойно. Мне говорят — развод. Во-первых, он не даст мне его. Он теперь под влиянием графини Лидии Ивановны.
Дарья Александровна, прямо вытянувшись на стуле, со страдальчески-сочувствующим лицом следила, поворачивая голову, за ходившею Анной.
- ↑ [я имею успех.]