и говорили, что до зимы Царь продержитъ войска и будутъ биться.
5 Октября данъ былъ роздыхъ всему войску. Любимецъ Царскій Лефортъ Нѣмецъ счелся именинникомъ и въ Кожуховѣ угощалъ Царя и приближенныхъ. Съ утра началась пальба изъ пушекъ и ружей въ Кожуховѣ у двора того дома, гдѣ гулялъ Царь. —
Погода была ясная, тихая, паутина нитками и клубками летала по полю и въ полдни тепло стало, какъ лѣтомъ. —
У дворянъ по полку шло свое гулянье. Собирались другъ къ дружкѣ въ таборы.[1] 3-ья палатка съ края у самаго лѣсочка была палатка Кн. Щетинина, Ивана Лукича. Въ Серпуховской разрядной книгѣ было записано про Ивана Лукича: «Кн. Иванъ, Князь Луки сынъ Щетининъ служитъ съ 176 года 27 лѣтъ, былъ на службахъ и раненъ. Крестьянъ за нимъ 127 дворовъ. На Государевой службѣ будетъ на Аргамакѣ съ саблей, да пара пистолей, 10 лошадей простыхъ, съ огневымъ боемъ, съ пищалями 20 человѣкъ, да въ кошу 7 человѣкъ». A выѣхалъ Кн. Щетининъ не одинъ, а самъ другъ съ сыномъ Аникитой на Аргамакѣ, да не съ 10 челядинцами, а съ 20. — Кн. Лука Ивановичъ былъ старый воинъ и охотникъ. И когда другіе дарили воеводъ, да отлынивали отъ службы, онъ первый пріѣзжалъ и привозилъ лишнее противъ списка. — Кн. Лука Ивановичъ любилъ и повоевать, и погулять, и похвастать, а пуще всего любилъ угостить. — ⟨Холопи его забѣгались въ это утро, угощая гостей. Въ таборѣ Луки Ивановича перебывало человѣкъ 20 и всѣ уходили пьяные и теперь (ужъ время шло къ обѣду) еще сидѣли гости, пили медъ старый. Лука Ивановичъ хвалился своими медами.⟩ Гости сидѣли на коврахъ, передъ ними стояла на двухъ чуркахъ лавка. А на лавкѣ лежали сиги копченые, сельди и стояли чашки деревянныя. А въ чашки, то и дѣло, ковшомъ подливали медъ изъ ведра самъ хозяинъ, его сынъ и Ѳедотка холопъ, любимецъ [?] Княжеской.
Гостей было 5. Почетнымъ гостемъ старикъ стольникъ Кн. Хованскій Иванъ Ивановичъ, тяжелой, рябой старикъ ⟨съ большущей волосатой русой головой и съ рыжеватой бородищей до пояса.⟩ Онъ сидѣлъ на подушкѣ, поджавъ одну ногу и поддерживалъ рукой колѣнку другой. Кафтанъ синей былъ растегнутъ въ воротѣ и рубашка тоже, и то его толстую красную шею точно давило ⟨что-то⟩, онъ все поднималъ бороду и отворачивалъ воротъ. Выпуклые глаза его, налитые кровью, перебѣгали съ того, который кончилъ говорить, на того, который начиналъ говорить, и онъ хмурился, если тотъ, кто говорилъ, хмурился, и улыбался, если тотъ, кто говорилъ, смѣялся. Когда же два вмѣстѣ или больше начинали говорить, онъ смѣялся, моталъ головой и махалъ рукой. Послушать было чего.
- ↑ Ошибочно не зачеркнуто: Въ
