Борисъ Алексѣевичъ поклонился и пошелъ къ воротамъ у которыхъ ждалъ Василій Васильичъ. —
Только что ударили въ большой колоколъ къ вечерни; наканунѣ праздника Рожества Богородицы къ воротамъ Троицо Сергіевскаго монастыря, звѣня уздовыми цепями конныхъ и громыхая колесами колымагъ и телѣгъ, подъѣхалъ длинный поѣздъ — изъ Москвы. Въ передней каретѣ, окруженной конными людьми въ богатыхъ уборахъ, сидѣлъ главный бояринъ и печати оберегатель Василій Васильевичъ, Князь Голицынъ, съ молодымъ сыномъ. Навстрѣчу отъ воротъ монастырскихъ вышелъ урядникъ стрѣлецкій и узнавъ, кто пріѣхалъ, побѣжалъ въ калитку, вывелъ съ собой сотника и вмѣстѣ съ нимъ вышелъ въ калитку.
Въ каретѣ стукнуло, дернулось слюденое оконце и опустилось. Худая бѣлая рука съ длинными пальцами легла на окно и вслѣдъ за рукой высунулось и знакомое сотнику бритое, продолговатое, моложавое съ усиками лицо — Главнаго Боярина и оперлось подбородкомъ, подъ которымъ оставалась невыбритая борода, на бѣлую, худую съ синими жилами руку. Сотникъ подошелъ къ окну и, снявъ съ лис[ь]ей опушкой суконную шапку, въ поясъ поклонился.
— Что-жъ ворота не отпираешь, — сказалъ тонкимъ женскимъ голосомъ Князь Василій Васильевичъ.
— Ворота приказаны Полковнику, сейчасъ къ нему побѣжали.
— Развѣ ты не знаешь меня?
— Когда же Князь Василья Васильеча не знать, — отвѣчалъ сотникъ улыбаясь и вглядываясь въ лицо боярина и въ лицо его сына въ глубинѣ кареты. Лицо боярина было такое же, какъ всегда, тихое, тонкое и задумчивое, только оно сѣро показалось сотнику отъ пыли ли, залегшей съ лѣва вдоль по[1] прямому длинному носу или отъ чего другаго и открытые большие глаза казались блестящѣе обыкновеннаго и быстро перебѣгали съ лица сотника на лицо стрѣльцовъ и толпы дворянъ, стрѣльцовъ, солдатъ, монаховъ, собиравшейся все больше и больше у воротъ. Раза два онъ втягивалъ въ себя духъ, какъ будто хотѣлъ сказать что то, но не говорилъ. По лицу сына сразу видно было, что онъ былъ не въ себѣ. Лицо его было похоже на лицо отца, но было много красивѣе, не столько потому, что оно было моложе, сколько потому, что это было почти то-же лицо, но безъ того выдающаго[ся] впередъ подбородка и рта, надъ которымъ лежалъ длинный звѣриный лисій носъ. Это было тоже лицо, но какъ будто выпрямленное и отъ того ⟨болѣе⟩ привлекательное. Молодой Князь видимо старался не смотрѣть
- ↑ Зачеркнуто: горбатому
