и того учителя и поступилъ къ одному изъ Платониковъ, объ коихъ тогда великая шла слава и большой имъ былъ почетъ, поступилъ для того, что Платоническій философъ обѣщалъ показать ему безтѣлесныя вещи съ подобія тѣлесныхъ и небесныя по образу земныхъ и[1] научить его знаніе Бога по разумѣнію идей. Платоническая философія къ тому и вела, чтобы отъ идей восходить до познанія Бога. Юстинъ избралъ этаго, надѣючись постигнуть Божест[венную] мудрость, чтобъ знать Бога и исполниться его благодати. — И пробылъ онъ у этаго учителя довольное время и вскорѣ выучился платон[ическимъ] правиламъ и сдѣлался въ Грекахъ фил[ософомъ] совершен[нымъ] и славнымъ.
Но не могъ достигнуть праваго Богопознанія, потому что греч[еская] фил[ософія] Бога не какъ Бога славила, a измѣняла славу нетлѣннаго Бога въ подобіе тлѣннаго человѣка, и птицъ, и четвероногихъ, и гадовъ. Однако Ю[стинъ] утѣшался духомъ, упражняючись въ Богомысліи, поучаясь въ Боговѣдѣніи, на сколько могъ ⟨того⟩ достигать его непросвѣщенный умъ.
Однова прохаживаясь одинъ ⟨одиношенекъ⟩ въ отдаленномъ мѣстѣ ⟨за городомъ⟩, у моря, разсуждая философскія мудрованія, увидалъ онъ незнамаго, почтеннаго и сѣдинами украшеннаго стараго человѣка. И это[тъ] старецъ, замѣтивъ, что онъ пристально глядитъ на н[его] сказалъ: «Или ты меня знаешь, что такъ пристально глядишь?» Юстинъ отвѣчалъ: «Знать не знаю, а дивлюсь, что вижу тебя на этомъ пустомъ мѣстѣ, гдѣ никого не чаялъ видѣть».
Старецъ сказалъ: «Родные мои отошли въ ту сторону, жду ихъ назадъ и вышелъ навстрѣчу, чтобы издали увидать ихъ. А ты чего здѣсь дѣлаешь?» Юстинъ отвѣчалъ: «Люблю прохаживаться въ уединеніи, чтобъ безъ помѣшки поучаться умомъ философіи». Старецъ спросилъ: «Какая тебѣ польза отъ философіи?» Юстинъ отвѣчалъ: «Что же больше философіи на пользу?»
4 Іюня. Ник[олай] Николаевичъ былъ позванъ къ сосѣду. Очевидно, сосѣдъ Ив. П. Б., считая Н[иколая] Н[иколаевича] за умнаго и ученаго человѣка, особенно дорожилъ въ этотъ разъ посѣщеніемъ моего принципала, п[отому] ч[то] хотѣлъ свести его съ пріѣзжимъ професс[оромъ] Исторіи изъ Москвы. Онъ умолялъ не отказать. Какъ люди ⟨глупые,⟩ ничтожные, И. П. находилъ наслажденіе слушать, плохо понимая бесѣду умныхъ людей. Мы поѣхали. Профессоръ съ бородой за обѣдомъ б[ылъ] посаженъ съ Николаемъ Николаевичемъ рядомъ и хозяева, очевидно, ихъ сводили. Николай Николаевичъ по своему добродушію, хотя и лучше всякаго другаго видѣлъ смешную сторону этаго турнира передъ галлерее[й], какъ онъ это называетъ, чтобы не[2] обмануть ожиданія хозяевъ, готовъ былъ вступить въ споръ и задиралъ[3] Профессора, тѣмъ болѣе, что около обѣда онъ всегда споритъ, но Професс[оръ] отмалчивался, какъ мнѣ казалось, съ презрѣніемъ. Профессоръ былъ одинъ изъ тѣхъ молодыхъ ученыхъ, которые говорятъ охотно: ничего не подѣлаешь, развитой баринъ, мнѣ живется, честно и т. д. Но лицо умное, твердое и спокойное. Видно, чувствуетъ себя ferré à glace,[4] особенно — по своему предмету. Послѣ обѣда начался споръ объ Исторіи, о законѣ прогресса.
Николай Николаевичъ говорилъ, что законъ прогресса, к[отор]ый есть единственная руководительная нить исторіи, никѣмъ не доказанъ и болѣе чѣмъ сомнителенъ.
— Какже, — повторилъ онъ нѣсколько разъ, — законъ прогресса для всемірной исторіи, a 9/10 рода человѣческаго: Китай, Азія, Африка, идутъ по обратному закону. —
Профессоръ отвѣчалъ, что законъ прогресса видится во всѣхъ народахъ историческихъ, и что наука до неисторическихъ народовъ не имѣетъ дѣла.
