Эта страница не была вычитана
караульный офицер поздравил его с тем, что он прощен и поступает теперь в разряд военнопленных. Пьер не понимал того, что ему говорили, потерянная им в то время, как ударили в барабаны, способность мыслить и соображать еще не возвратилась к нему. Молча и неподвижно сидя на[1] лавке, куда его посадили, Пьер[2] то открывал, то закрывал глаза. Он закрывал их с тем, чтобы заснуть и забыть то, что он видел. Но только что он закрывал глаза, как опять он слышал треск ружей и видел перед собой[3] страшные[4] лица невинных жертв и еще более страшные[5] лица невольных убийц.[6]
- ↑ Зачеркнуто: гауптвахте, на том месте
- ↑ Зач.: два часа не шевелил[ся]
- ↑ Следующие одиннадцать слов — исправленная Толстым копия.
- ↑ Зач.: и простые
- ↑ Зач.: и испуганные
- ↑ Зач.: И по ночам на него ⟨несколько⟩, как только смерклось, ⟨нашел⟩ находил, как в детстве суеверный страх чего-то сверхъестественного. ⟨В сновидениях ему представлялось, что его убивают, что он убит уже.⟩ Во сне он видел эту ночь только одно: он видел, что его и что он убивает кого-то. Но зато ⟨всякое⟩ первое пробуждение после этой страшной ночи и радостное сознание того, что это было только во сне, доставили ⟨ему⟩ неизвестное ему прежде наслаждение. С этого же дня только в первый раз Пьер вполне оценил полное и сильное наслаждение еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с товарищами, когда хотелось поговорить и послушать человеческого голоса. ⟨Когда ⟨его на другой⟩ он в этот первый день перевода из разряда подсудимых в разряд военнопленных перед вечером вышел из балагана на Девичьем поле⟩. Выйдя на воздух, Пьер вдруг очнулся. Он понял, что он жив и что его ведут теперь не на казнь, а к новым товарищам. Он оглянулся вокруг себя, увидал блестящие в лучах заходящего солнца купола и кресты Новодевичьего монастыря, увидал лесистые холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в синей дали лесистый берег, ⟨он ощутил⟩ почувствовал прикосновение свежего воздуха, увидал голубое небо с чешуйчатыми облаками и услыхал звуки летевших домой в Кремль через поле галок, он в первый раз понял условность ⟨случайность⟩ тех зол и вечность тех благ, которые окружали его. Пьер почувствовал новое, не испытанное им радостное умиление жизни, и благодарность за обилие ⟨этих⟩ благ, которое ⟨окружало его⟩ охватило его. Чего же еще нужно? «Как это я не знал прежде, как это всё хорошо», думал он. Ему вдруг захотелось и есть, и спать, и говорить. Он обратился к солдатам, спрашивая их, можно ли ему будет поесть там, куда его ведут. ⟨Ему отвечали, что он всего найдет в балаганах и что пленных офицеров хорошо содержат. Солдат, отвечавший Пьеру, показался ему необыкновенно добрым и веселым.⟩ Ему не отвечали. Пьер понял, что ему не отвечали только оттого, что им не велено было говорить с пленным, но что эти солдаты жалели его и рады бы были помочь ему, потому что и они были такие же прекрасные и добрые, как солнце и небо. Но все эти неоценимые, вдруг открытые наслаждения были ничто в сравнения с теми бесчисленными нравственными наслаждениями, с каждым днем открывавшимися ему ⟨с того же⟩ после дня казни. В казни, при которой он присутствовал, был казнен, казалось, тот старый человек, которого так тщетно пытался победить в себе Пьер посредством масонских упражнений. На душе у него было ясно и чисто. Те страшные минуты, которые он пережил, как будто смыли
38
