оно является уже в пространстве, во времени и в причине.[1] Но как скоро из области сознания я перехожу в область рассуждения, я вижу, что я, как и всё существующее: 1) занимаю одно определяемое всем остальным место в мире, 2) что в каждый момент прошедшего свобода моя закована временем, и 3) что всякое действие мое имело причину.[2]
Сознавая себя, я свободен, представляя себя, я подлежу законам.
Для того, чтобы понятие необходимости было полным, должно допустить бесконечно великое число условий пространства, времени и причин и допущение таковых условий[3] — противоречие Contradictio in adjecto.[4] Ибо всякое число есть х + 1. Но это самое противуречивое допущение бесконечного составляет сущность разума. И разум неопровержим, пока он остается в области разума, но как скоро он предметом своим избирает не понятие, а сознание, так он не может допустить необходимость.⟩
Только при раздвоении двух источников знания человеческого разума и сознания получается понятие полной свободы и полной необходимости. Но и то и другое понятие противуречат друг другу и сами себе.[5] Ибо требования разума, бесконечности пространства, времени и причин одинаково немыслимы, как и откровение сознания, отрицание пространства, времени и причин.
Только при соединении обоих источников познавания мы получаем ясное представление — не о свободе или необходимости, которые суть только взаимно определяющиеся понятия, Wechselbegriffe, а о жизни[6] человека в его воле, которая определяется этими двумя разностями.
Понятия свободы и необходимости не суть понятия сами по себе, но выражают только отношение[7] воли к разуму.[8]
- ↑ Зачеркнуто: Как только я из области сознания с неопровержимым
- ↑ Зач.: Сознание ⟨вид⟩ мое
- ↑ Зач.: есть существенное свойство разума
- ↑ [противоречие само в себе. ]
- ↑ В рукописи: друг другу, сами и себе.
- ↑ Зач.: мысл[и], значени[и]
- ↑ Далее вписано окончание фразы вместо зач.: понятия жизни ⟨из ⟨каждое⟩, из которых каждое определяет одно другое. Если мы ⟨говорите свобода⟩ более своб[одны],
- ↑ Зач.: Мы никогда не можем сказать: свободен и необходим, но можем сказать: более свободен и тогда разумеем только менее необходим, и наоборот. ⟨То, что⟩ Мы называем свободой, необходимостью только известное отношение воли к разуму, ту точку зрения, с которой мы рассматриваем ⟨действия людей⟩ жизнь и человека. ⟨Если, выходя из сознания, мы раздв[игаем] единого себя, находящегося в настоящем⟩ Если мы рассматриваем их из их сознания единого ⟨свободного момента⟩, отрешенного от мира в момент настоящего и вне зависимости от причин, то мы видим их более свободными ⟨если мы⟩ ⟨чем более мы⟩, смотря по представляющейся цели ума человеческого. Если цель наша состоит в отыскании законов сознания ⟨и выражении⟩, мы ограничиваем отношение человека к миру, период времени и зависимость от причин ⟨и рассматриваем⟩, тем свободнее нам представляются действия людей, чем в большей связи с миром во времени и в зависимости от причин, тем необходимее. Рассматривая себя в своем единстве в момент настоящего вне причин, мы распространяем область свободы и настолько нарушаем область необходимости наших поступков и законы свободы вообще, имеем дело с сознанием и отыскиваем его законы. Так поступает философия, антропология, психология, искусство. Если цель наша состоит в отыскании законов разума, рассматривая человека в связи с внешним миром ⟨мы имеем дело с законами разума⟩, временем и пространством, мы, подчиняя им явления жизни ⟨находим необходимое⟩ настолько увеличива⟨ем⟩ область необходимости, насколько уменьша[ем] область свободы. История рассматривает человека в его связи с внешним миром, во времени и в зависимости от причин и потому она ⟨может рассматривать⟩ не имеет дела до сознания свободы и стремится только к ⟨раздвижению⟩ отысканию законов необходимости. Для истории существуют только линии движения человеческих воль, один конец которых скрывается в неведомом и на другом конце которых движется в связи с внешним миром во времени и в зависимости от причин сознание свободы человека. Далее зачеркнуто на полях: Две границы разума и сознания из разумного вывода.
