— Ради бога, позвольте, — сказал Петя Денисову, указывая на бежавших за Тихоном французов. — Мы их отхватим.
Денисов улыбнулся.
— Погоди, постой, до завтра. Спасибо еще, не к нам бежит, — сказал Денисов, глядя на подбегавшего к лесу Тихона. — Ну, поедем. Экий шельма.
И, повернув лошадей, Денисов, эсаул и Петя поехали назад по дороге к караулке, в которой они должны [были] обсушиться и поесть.
— Я только не понимаю, что такое наделал этот Тихон, — сказал Денисов, обращаясь к эсаулу. Петя жадно прислушивался.
— А видите ли, Василий Федорович, я знаю, — сказал эсаул, щуря глазки. — Он взял одного, да и привязал его в лесу или так обобрал, да полез за другим.
— Куда же он его дел? — спросил Петя.
— Убил, — отвечал[1] эсаул. Петя с возбужденным лицом, подергивая поднятой кверху головой, смотрел на казака.
— Экая бестия, — сказал Денисов.
— Набаловался, — сказал эсаул, смеясь. — Это еще с Кукуевской сцены (казак любил употреблять иностранные слова).
— А что? — спросил Денисов.
— А как же, ему в это место, — эсаул указал на спину, — всадил пулю француз.
— Я и не знал, — сказал Денисов, — ранили?
— Да, и сильная рана была. Он не сказывал, над ним все казаки смеялись.[2]
— Об чем? — спросил Петя.
— Да об пульке об этой. Ну, с той поры он уж пардона не дает. Должно быть, убил, да и полез за другими.
Петя с той способностью очень молодых людей глотать, не пережевывая, непонятные нравственные вопросы, поспешно проглотил то, что сказал эсаул. Что-то ему показалось неловко и страшно, но он только почувствовал необходимость повыше поднять голову и подбодриться, чтобы не быть недостойным того, общества, в котором он находился.
— А, что он, молодец, этот Тихон? — спросил Петя у Денисова.
— [3]Такая шельма, что не хуже казака, — сказал эсаул.
— Ну, не хуже, батюшка. Ни один ваш казак ему в, подметки не годится. Что этот человек делает — это непостижимо, — говорил Денисов всё подбадривающемуся Пете. — Куда хочешь, пошли, он как по своему огороду ходит. Я его взял, так уж он
