ces cadavres après soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille»,[1] — и громко, ненатурально засмеялся. И как никто не ответил на его смех, и офицер француз, которого не видно было, — он лежал, укутавшись шинелью, — приподнялся и прошептал что-то товарищу. Петя помнил после эту минуту сомнения, когда Долохов встал и сказал: «Bonjour, messieurs»,[2] и кликнул солдата с лошадьми: «Подадут или нет лошадей? » Он помнил потом, как Долохов долго садился и вернулся еще к костру и закурил трубку. Петя радостно вздохнул, когда они стали отъезжать от костра, и шопотом проговорил:
— Они, кажется, догадались.
— Они? — сказал громко Долохов и, повернув лошадь, поехал назад не в поле, а по дороге, по которой с обеих сторон были костры. Он остановился опять. И Петя слышал русские голоса и по темным фигурам у костров узнал русских пленных.
— Ребята! Эй! Нынче на заре вас отобьют, — крикнул Долохов.
У костров зашевелились, и Долохов поскакал по дороге и в поле. Несколько выстрелов и пуль послышалось в темноте. Петя помнил всю свою жизнь эти страшные, пережитые им минуты. Но зато и на рассвете этого дня те минуты, когда он вскакал с казаками в деревню и те самые французы, которые так страшны были вчера, бросали оружие, и те русские пленные, оборванные, босые,[3] распухшие, которых он вчера мельком видел у огня, вязали своих конвойных и с слезно-радостными криками приветствовали своих спасителей,[4] были одними из самых радостных в его жизни.[5]
Петя стоял подле этой смешавшейся толпы освобожденных пленных и солдат партии Денисова и Долохова и не чувствовал, как слезы текли по его щекам. Когда он заметил свою слабость, он, устыдившись ее, обтер рукавом глаза и пошел к другому
- ↑ «Противное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь»,
- ↑ [«Прощайте, господа»,]
- ↑ Зачеркнуто: желтые
- ↑ Зап.: ⟨были одними⟩ и те минуты, когда Долохов, стоя в несколько театральной
- ↑ Зач.: ⟨Чувство сострадания и мести, и чего-то непостижимого⟩ ⟨Когда в это утро ⟨пленные взятые 300 человек французов ⟨были заперты⟩ по приказанию Долохова пропускали мимо его, пока он считал их⟩ Петя испытывал странное чувство и сострадания, и мести, и сознания справедливости того, что происходило, когда в это утро с одной стороны улицы толпы наших пленных, окруженные солдатами и казаками, кормившими их и раздававшими им платье, все радостно и слезно лопотали что-то, а с другой стороны Далее автограф на полях зачеркнутой копии со знаком переноса и пометой рукой Толстого: В конце