дорогая и что он, хотя без ряды поехал с барином, надеется, что Пьер не даст ему меньше целкового рубля.
Этот намек извощика напомнил Пьеру о том, что с ним не было денег; но он не надолго остановился на этой мысли. Он всю свою жизнь не испытывал недостатка в маленьких деньгах и поэтому не мог себе представить затруднения, происходящего от недостатка денег.
«Ну, там как-нибудь», подумал Пьер, и он опять углубился в радостные мысли о том, как он тайно, инкогнито останется в Москве и для блага всего человечества совершит замышленное им дело.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер, ездивший к Баздееву всегда на своих лошадях, долго не мог отыскать дома[1] и не нашел бы его, ежели бы Герасим, тот самый желтый, безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, не увидал Пьера из окна и не окликнул его.
— А я к вам, — радостно сказал Пьер. — Софья Даниловна, Федор Осипыч дома? — спросил он.
Старичок выбежал на улицу.
— Никого нет, ваше сиятельство, по обстоятельствам нынешним все уехали-с в Торжковскую деревню. Вчера выехали.
Пьер слез было с дрожек, но, услыхав это известие, в недоумении остановился.
— Ах, какая досада, — сказал он, — как же мне быть.
— Братец покойника — царство небесное — здесь. Макар Алексеич, как изволите знать, они в слабости, — сказал старый слуга.
Макар Алексеич был, как знал Пьер, полусумашедший, пивший запоем, брат Иосифа Алексеевича.
— Ах, как досадно, — повторял Пьер.
— Что ж, останетесь тут, барин? — спросил извощик. — Разочтете?
— Ах, как досадно. Герасим, тебя Герасим ведь зовут. Можно мне? Нет, ничего. Ах, как досадно.
Пьер, растерянно улыбаясь, оглядывался вокруг себя.[2]
- ↑ Зачеркнуто: названия которого он не знал, что извощик начал сердиться. ⟨Когда же дом Баздеевых⟩ Наконец, когда дом был найден, Пьер долго но мог никого ⟨найти⟩ достучаться. Пьер, ⟨к огорчению своему⟩ узнав, что Баздеевы ⟨уже⟩ накануне выехали в Троицу, вернулся опять к извощику и потребовал, чтобы он вез его еще дальше; извощик требовал расчета и не хотел ехать.
- ↑ Зач.: В число нескольких собравшихся смотреть на ссору седока с извощиком, стояла худая, 30-тилетняя женщина в шерстяном зеленом платье и шелковом лиловом платке на голове. Женщина эта с пристальным удивлением смотрела на Пьера. — А я сейчас признала, — заговорила она, встретившись глазами с Пьером и подходя к нему.
