Только что Пьер вышел из своих ворот, как он увидал по всей улице в четыре ряда кареты, брички, телеги московских жителей, тронувшихся в этот день во все заставы. По Воздвиженке Пьер[1] узнал кареты и коляски[2] Ростовых.
— Петр Кирилыч! Граф![3] Тезка! — кричали ему, странно сказать, веселые голоса. Одна графиня казалась грустна.
Пьер подбежал к окну кареты.
— Мы слышали, вы были в сраженьи.
— Вы куда?
— Мы в Ярославль. А вы едете?
— Это что ж с вами, раненые?
— Да. Всё вот она набрала, — сказал Илья Андреич, указывая на Наташу. Пьер тоже посмотрел на нее, и веселое лицо ее неприятно поразило Пьера.[4]
— А вы что, граф? — спрашивали Пьера.
— Я? Я здесь остаюсь.
— Что вы?
— Так надо, графиня. Ну, да это мы увидим. Каково время... Боже мой, боже мой. Ну, прощайте.[5]
— Прощайте, милый. — Граф прощался. — Прощайте.[6]
- ↑ Зачеркнуто: встретил большой поезд раненых и позади их
- ↑ Зач.: и брички. Это были
- ↑ Зач.: Петруша
- ↑ Зач.: Неужели она знает, что князь Андрей ранен, и может быть так весела.
- ↑ Зач.: В это время в поезде сделалась суета: наехали еще подводы с казенным имуществом, квартальный кричал, чтобы [?] проезжали, одну бричку зацепили, из кабаков выскочил с криком пьяный
- ↑ Зач.: Пьер обошел и с другой стороны, чтобы поцеловать руку Наташи. — Прощайте, — она нагнулась над ним. Пьер взглянул на нее, на ее толстую косу [?], худую шею с напряженной жилой, и вдруг почувствовал точно так же, как он это когда-то чувствовал с Элен, что она будет его, что чтò бы ни было, она моя. И вместе с тем думал с восторгом, с которым он всегда смотрел на нее, он почувствовал к ней другое чувство — мужа к жене. Он прижал ее руку к губам, потом, не отпуская ее, поглядел ей в глаза. «Наташа, — сказал он. — Я, вы знаете, что я люблю вас ⟨как дочь, как...⟩ Я полюбил вас... Наташа, милая моя», — и он заплакал, с слезами на глазах отошел от дверец, и ⟨пошел⟩ карета тронулась. На полях: Давка Крики Теснота Гр. болтал
