в кабинет, еще в старом доме, и темно было, мы пришли и вдруг там стоит...
— Арап, — докончил Николай с радостной улыбкой, — как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап или это мы во сне видели или рассказали.
— Он серый был, помнишь, и белые зубы — стоит и смотрит на нас...
— Вы помните, Соня? — спросил Nicolas.
— Нет, не помню, — робко отвечала Соня.
— Я ведь спрашивала про этого арапа у папà и мамà, — сказала Наташа. — Они говорят, что никакого не было. А ведь вот и ты помнишь.
— Как же, как теперь помню его зубы.
— Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.[1]
[Далее со слов: — А помнишь, как мы катали яйца в зале... кончая: Разговор шел теперь о сновидениях. — близко к печатному тексту. T. II, ч. 4, гл. X.]
Наташа рассказывала, как она прежде часто летала во сне, а теперь редко.
— Ты как, на крыльях? — спросил Nicolas.
— Нет, так, ногами. Усилиться надо немножко ногами.
— Ну да, ну да, — улыбаясь говорил Nicolas.
— Вот так, — сказала быстрая Наташа, вскочив на диван стоя. Она выразила в лице усилие, протянула вперед руки и хотела полететь, но спрыгнула на землю. Соня и Nicolas смеялись.
— Нет, постой, не может быть, непременно полечу, — сказала Наташа. Но в это время Димлер начал играть. Наташа соскочила, опять взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В их углу было темно, но в большие окны падал на пол холодный, морозный свет месяца.
— Знаешь, я думаю, — сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Nicolas и Соне, когда уже Димлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности, оставить или начать что-нибудь новое, — что когда этак вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете.
— Это метампсикоза, — сказала Соня, которая всегда хорошо училась и помнила историю египтян, [которые] верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
— Твоя я знаю в кого пойдет душа.
— В кого?
— В лошадь?
—Да?
— А Сонина?
- ↑ Зачеркнуто: Они улыбались, глядя друг на друга и, перебивая один другого, вспоминали различные события из самого первого детства. Для них воспоминание, как и для всех молодых людей, имело особенную, не грустную, как для старых, а поэтическую, волшебную прелесть.
