Страница:L. N. Tolstoy. All in 90 volumes. Volume 13.pdf/717

Эта страница не была вычитана

Вместо того, чтобы ехать домой, Pierre прямо из ложи поехал к князю Андрею, которого он давно не видал.

Pierr'a в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Несмотря на всю силу своего убеждения, Pierre не мог ни одного человека убедить вполне в своих мыслях: каждый понимал по своему, с ограничениями, изменениями, а между тем главная потребность мысли состоит в том, чтобы передать ее другому точно так, как ее сам понимаешь.

Князь Андрей был дома и за работой. Он внимательно выслушал рассказ Pierr'a о заседании ложи, сделал несколько вопросов и, когда Безухов кончил, встал и стал ходить по комнате.

— Всё это прекрасно, мой друг, всё это истина, и я бы был ревностный брат, ежели бы я верил в возможность всего этого, — заговорил он, блестящими глазами глядя на Pierr'a.[1] — Чтобы сделать такое преобразование, нужна власть, а власть в руках правительства. И чем нам парализировать его, нужно помогать ему, особенно такому правительству, как наше.

— Да, но это случайно, — сказал Pierre, — а силы и действия ордена вечны. Случайно теперь человек, как Сперанский.

— Не Сперанский, — сказал князь Андрей, — государь, а главное время, образованье.

— Что вы так презрительно говорите о Сперанском? — спросил Pierre.

— Сперанский? Une illusion de moin, mon cher,[2] — сказал князь Андрей. — Сперанский — это выслужившийся кутейник, немножко, на волосок умнее толпы.

— Mon cher, — с упреком сказал Pierre. — Esprit de caste.[3]

— Нет, не esprit de caste. A я узнал его. Я никому не говорил

  1. Зачеркнуто: но ничего этого не будет. Разве ты найдешь людей? Ты говоришь, что на тебя напали. Так и должно быть, потому что, будь они чиновники, министры, масоны — они люди, а из людей на тысячи приходится один человек, настоящий человек, сам по себе думающий и чувствующий. Другие — толпа, les moutons de Panurge [Панургово стадо]. И что ты ни делай, будет царствовать посредственность, те, которые немножко умнее толпы, те, которые только настолько умнее, что понимают друг друга. Pierre видел, что друг его совсем иначе, ближе к своим интересам понимал вопрос. — Зачем царствовать? — сказал он. — Царствовать должны одна истина и добродетель. — Да, но ты хочешь организовать ее, чтобы править. А разве не то же наши правительства? Разве они организованы для того, чтобы царствовало зло? Напротив, они хотят и любят добродетель и правду, но из них организованное правительство и они любят добро, а делают зло. Кто же царствует? Сперанский, ⟨который умнее всех⟩, Аракчеев. Разговор совсем отклонился от своего начала, Pierre невольно последовал за направлением, которое дал ему князь Андрей. — Сперанский! — сказал он, — но вы сами считали его гениальным и великим человеком.
  2. [Одним заблужденьем меньше, милый мой,]
  3. [Милый мой,] [Кастовый предрассудок.]
714