счастлив тот, кто назовет другом такое неземное создание! Но не будем говорить про это. — Больше они не говорили о Соне, но Долохов стал ездить каждый [день], и Марья Ивановна Долохова со вздохом и тайно от сына иногда расспрашивала у Nicolas о его кузине Соне.
- № 83 (рук. № 86. Т. II, ч. 1, гл. I—IX).
В начале 1806-го года, Nicolas Ростов вернулся в отпуск. Ночью он подъезжал на перекладных санях к освещенному еще дому на Поварской. Васька Денисов ехал тоже в отпуск и Nicolas уговорил его ехать с собой и остановиться в доме отца. Васька Денисов спал в санях после перепою последней ночи на станции, где встретил товарищей.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извощики!», думал Nicolas, на санях подаваясь вперед, как бы помогая этим лошадям.
— Денисов, приехали. Спит! «Вот он угол — перекресток, где Захар извощик стоит; вот он и Захар и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали». — Скоро ли? Ну!
— К какому дому? — спросил ямщик.
— Да к этому, к большому, как ты не видишь. Это наш дом, — говорил Ростов. — Ну да, это наш дом. Денисов! — крикнул он. — Денисов! Приехали!
Но Денисов только проснулся и ничего не ответил.
— Дмитрий, — обратился Ростов к лакею на облучке. — Ведь это в спальне огонь?
— Да, у папеньки в кабинете светит. Еще не ложились, — радостно отвечал Дмитрий.
— Смотри ж, не забудь тотчас достать мне новую венгерку, — сказал Ростов, ощупывая новые усы.[1]
— Ну же пошел![2] — кричал он ямщику. — Да проснись же, Вася, — обращался он к Денисову, который опять завалился.
— Да ну же, пошел,[3] три целковых на чай, пошел! — закричал Nicolas, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Но вот уже дом над головами и видны сени с знакомой отбитой штукатуркой на угле. Nicolas выскочил из саней[4] и побежал в сени. Дом так же стоял неподвижно, нерадушно.[5] Ничто не шевелилось. «Боже мой, всё ли благополучно?» — подумал Nicolas, останавливаясь и тяжело переводя дыханье, и побежал в переднюю. Слабый замок всё с тем же звуком отворялся. Старик Михайла[6] спал на ларе. Прокофий лакей сидит и вяжет из покромок лапти.[7] Он равнодушно взглянул на дверь.
- ↑ Зачеркнуто: Они были целы. «Ну, все хорошо».
- ↑ Зач.: — И не думают, что мы приехали. То-то ее сиятельство заплачут, — сказал Дмитрий.
- ↑ Зач.: изобью!
- ↑ Зач.: уже всходил в грязные барские сени и
- ↑ Зач.: никто не знал, не встречал
- ↑ Зач.: вот в очках
- ↑ Зач.: «Боже мой, всё ли благополучно! Батюшки, не могу, задохнулся!» подумал Nicolas, останавливаясь, чтобы перевести дух. — Михайла, что ж ты?
