крик. Два драгуна, раздевшись для ловкости, взмахивали над головой и в такт били длинными розгами по до половины обнаженному телу солдата, наказываемого за воровство. Солдаты с остановившимися выражениями лиц стояли кругом (им велено было). Один офицер, толстый майор, нахмуривши[1] одутловое лицо, переваливаясь назад в грязной шинели, ходил взад и вперед и, не обращая внимания на крик и не переставая, говорил:
— Солдату позорно украсть, солдат должен быть честен, благороден и храбр, а коли у своего брата украл, так в нем чести нет, это мерзавец. Еще, еще. И всё слышались удары и притворный и отчаянный крик. Лошади на коновязи косились на лежащего солдата. Одна взбрыкнула и все всполошились. Унтер офицер крикнул.
— Еще, еще, — говорил майор. Молодой офицер отошел от коновязи (ему велено было тоже тут быть) и оглядывался на наказываемого. На лице его выражалось больше страдания, чем на лице наказываемого. «Нет, не могу». Он зажал уши и убежал к своему месту. Через две минуты наказанный с товарищами сидел у костра и не давал своей трубки покурить просившему у него товарищу.
⟨В то же время на возвышении, составляв[шем] артиллерийский парк, у орудий, снятых с передков и направленных против французов, стоял невысокий артиллерийский офицер лет тридцати, с впалыми щеками, нависшим лбом и умными, добрыми глазами. Он ушел от своих товарищей и подчиненных (он был старший офицер в батарее), чтоб быть одному и, рассеянно лаская ровный круг гладкой меди дула орудия, стоял задумавшись. Он вздрагивал и оглядывался. Офицера мучал страх, непреодолимый страх смерти и страданий, страх сражения. «Я подлец, — говорил он сам себе, — подлец. А подлец, так пускай убьют. Больше ничего не стою. Да, не могу. Не могу. Нет, еще хуже быть одному. Пойти к Белкину. Ох, Белкин, и за что я его люблю, а никого не люблю, как Белкина. Когда с ним, мне легче.»⟩[2]
- № 33 (рук. № 71. Т. І, ч. 2, гл. XV?).
⟨Долохов не ходил на работы, но ротный требовал, чтобы он был на своем месте. Он вошел в лес и подошел к костру, у которого сидела аристократия роты — фелдвебель, каптенармус и два солдата.
— Что, судырь, видали хранцузов, — сказал фелдвебель, выставляя обе руки перед огонь и оттягивая жарившееся лицо.
— Нутка табачку на трубочку, — попросил каптенармус.[3]
- ↑ В рукописи: нахмурившись
- ↑ Зачеркнуто: К чему война? Любовь проповедуется. И то не знаем будущего. Как же. Братья. Мыслитель. Офицер штабс-капитан Т[ушин] мучался непреодолимой мучительной работой мысли, страхом и сомнением. Т[ушин] фанатик. Вопрос о военной службе
- ↑ Зач.: нажимавший хворост. Долохов дал табаку.
