Страница:L. N. Tolstoy. All in 90 volumes. Volume 13.pdf/351

Эта страница не была вычитана

Un vieux sergent d’artillerie s’approche brusquement du prince et lui dit avec impatience et colère: mon général, on se moque de vous, on vous trompe et je vais mettre le feu aux pièces [?]. Le moment était critique, tout allait être perdu, lorsque le maréchal Lannes (gascon de naissance comme Murat et Beliard) appelle à son secours la pédanterie autrichienne et s’écrie: comment, général, vous vous laissez traiter ainsi! Qu’est donc devenue la discipline autrichienne si vantée en Europe?[1]

L'argument produit son effet. L’imbécile prince piqué d’honneur se fâche contre le sergent et le fait arrêter. Les troupes arrivent, prennent les canons et le Danube est passé.[2]

L'entrée de l’empereur Napoléon à Vienne est fixée à demain mercredi».[3]

— Сознайтесь, что это очень мило, эта история Венского моста. Я не могу объяснить этого иначе, как изменой, — сказал Болконской, и улыбка удовольствия, произведенная целым днем успеха и мыслью о своем Тулоне, не сходила с его лица. — Скажите, может быть измена?[4]

  1. На полях: по русски
  2. Зачеркнуто: Jamais chose semblable n’est arrivée et dans des circonstances aussi importantes et difficiles. [Ничего подобного никогда не случалось в столь важных и трудных обстоятельствах]
  3. [Старый артиллерийский сержант быстро подходит к князю и говорит ему нетерпеливо и гневно: — генерал, над вами издеваются. Я немедленно взорву мост. — Положение было критическое, казалось, что дело проиграно. Но маршал Ланн (сам гасконец, так же как Мюрат и Бельяр) призывает на помощь австрийскую педантичность и восклицает: — Как, генерал, вы сносите такое обращение! Что же стало с австрийской дисциплиной, которую превозносит вся Европа? Это возымело свое действие. Честь тупоумного князя была задета; он воспылал гневом на сержанта и приказал его арестовать. Подходят войска, забирают пушки и Дунай перейден. Въезд императора Наполеона в Вену назначен на завтра в среду.]
  4. Зач.: — Avouez que c’est charmant, l’histoire du pont [Сознайтесь, что история моста очаровательна], — сказал Билибин, когда Болконский дрожащей от нервного волнения рукой подал ему письмо. — Еще какой триумф Буонапарте, — сказал Болконский, приподнимаясь на кровати с выражением досады и, как будто, зависти в том, что триумф победителя, вступающего в столицу Австрии, будет больше его триумфа прошедшего дня. — Le triomphe est facile quand on a affaire à des imbéciles et des lâches, comme les autrichiens, — сказал Билибин. — Je ne suis pas patriote comme vous, — прибавил он, — mais pour ce qui est de ces gredins, je les haïs tout aussi cordialement que vous le faites. [Триумф легкодостижимый, когда имеешь дело с болванами и трусами, каковы эти австрийцы. Я не патриот, подобно вам, но что касается этих мерзавцев, я их ненавижу так же горячо, как вы]. — Triomphe de Sganarelle, mais triomphe tout de même [Триумф Сганареля, но всё же триумф]. — Нет, что не говорите, есть особенная печать рока на этом человеке. Мало того, что это гений войны, всё ему удается. — Больше всего то, что он имеет дело с старыми колпаками. — И это! Но сам он, как он предвидел всё, как он ясно, отчетливо ведет дело. Он знает, что его ожидает успех, и успех ему не изменяет. — Et la victoire dont vous venez de nous apporter la nouvelle? [A пoбеда, о которой вы привезли нам известие] — подшучивая спросил Билибин. — Не говорите мне про эту победу. Нас было два против одного и что же мы сделали? Ничего. Ежели бы у нас был полководец, как Буонапарте, весь корпус должен был положить оружие. Мало того, что он гений, что он счастлив, он счастлив тем, что командует лучшим войском в мире. Надо было видеть их солдат и наших. C’est de la chair à canon sauvage [дикари, пушечное мясо] и больше ничего. А наши офицеры c’est la lie du genre humain: voleurs, grossiers, ignares [это подонки человеческого рода: воры, грубые, невежественные]. — Так вы не так в розовом свете видите дела, как я думаю... — Я? я вижу всё к несчастью. Кутузов est un brave homme [порядочный человек]. Но это человек с старыми понятиями и об войне, и об администрации военной, человек не способный ни на быстрое соображенье, ни на геройство. И потом, царедворец... — Так вот вы как судите. Стало быть Ульм и русское войско не так странно, как мы думали утром. — Я не говорю. Есть элементы, из которых может образоваться что нибудь, есть молодые силы, ежели их не будут давить. Но ⟨теперь минута слишком решительная⟩ я жду несчастия. Я вижу, что, ежели не случится что нибудь необыкновенное, при теперешнем нашем устройстве нас ждет погибель и срам. Наполеон слишком велик. Я не люблю высказываться, но иногда мне надо всё вылить.
348