— Где ты был, André, ты не слыхал, как хорошо рассказывал vicomte? — сказала княгиня. Андрей пожал удивленно плечами.
— Ты знаешь ли, André, — сказала она вдруг грустно, — мне скоро никуда нельзя будет ездить. Мне так тяжело становится от ребенка.
— Не езди, — как будто сквозь сон после непродолжительного молчания отвечал муж. — Поедешь к отцу, там ездить некуда будет.
Княгиня насупилась и лицо ее совершенно переменилось.
— Я думаю иногда, не затем ли ты меня везешь в деревню, не ревнив ли ты?
— К кому? Уж не к этому идиоту ли? — сказал князь Андрей, отворачиваясь. — К кому? — повторил он насмешливо, как будто не было и не могло быть человека, которому он сделал бы эту честь.
— А он опять шевелился нынче вечером.
— Гм! — сказал муж.
— André, je crains les couches, seule à la campagne. André, je crains, je crains.[1] Она почти закричала.
Опять муж пожал плечами с видом, говорившим: «мне тут делать нечего».
— André, ты только об себе думаешь, — сказала она, недоброжелательно посмотрев на мужа.
⟨Муж ничего не отвечал и лицо его все больше хмурилось и, ежели бы в карете было светло, княгиня бы увидала, как он морщился, как будто гадил[?] чем то в то время, как она ему это говорила. Но хотя она и не видела, она почувствовала, что говорить больше нечего и, тяжело вздохнув, замолчала.
Карета остановилась у подъезда на Владимирской. Вслед за ними вошел m-r Pierre.
— Мне спать не хочется, я у вас долго посижу, — сказал он весело.
Андрей, не отвечая, ласково и покровительственно потрепал по животу Pierr’a. И лицо его прояснилось. Он провел его в кабинет, а сам прошел в другую комнату переодеваться. Pierre взял [книгу].
Княгиня прошла в свою комнату. Князь Андрей нахмуренный прошел за нею.
Молодая женщина раздевалась, взглядывая на мужа, который нахмуренный стоял посередине комнаты.
— Что, André?
— Надо, чтоб это кончилось, — сказал он своим дурным голосом, злобно глядя на нее.
— Да что, André?
- ↑ [Андрей, я боюсь рожать, одна в деревне. Андрей, я боюсь, я боюсь.]
