От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки и баранины, и которого Денисов велел одеть в русский кафтан с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайную храбрость и жестокость Долохова с французами и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и всё больше подбадривался, подергивая поднятою головой с тем, чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своею простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая Чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь, напротив, имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице, и в прямо надетой, простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал про всё, чтó он знал о положении французского отряда.
— Это так, но надо знать какие и сколько войск, — сказал Долохов — надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня и мундир с собою.
— Я, я... я поеду с вами! — вскрикнул Петя.
— Совсем тебе не нужно ездить, — сказал Денисов, обращаясь к Долохову, — а уж его я ни за что не пущу.
— Вот прекрасно! — вскрикнул Петя, — отчего же мне не ехать?..
— Да оттого, что не зачем.
— Ну уж вы меня извините, потому что... потому что... я поеду, вот и всё. Вы возьмете меня? — обратился он к Долохову.
