Ход рассуждения руководителя совести был следующий. В неведении значения того, чтò вы предпринимали, вы дали обет брачной верности человеку, который с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозное значение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступили от него. Что вы совершили этим? Péché veniel или péché mortel?[1] Péché veniel, потому что вы без дурного умысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы в новый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается на двое: Первое...
— Но я думаю, — сказала вдруг соскучившаяся Элен, с своею обворожительною улыбкой, — что я, вступив в истинную религию, не могу быть связана тем, чтò наложила на меня ложная религия.
Directeur de conscience[2] был изумлен этим постановлением перед ним с такою простотою Колумбова яйца. Он восхищен был неожиданною быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своего умственного, трудами построенного, здания аргументов.
— Entendons nous, comtesse,[3] — сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.
Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика-вельможи и сказала ему то же, чтò первому искателю, т. е. поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо, первую минуту, было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто
