Никто не хочетъ, чтобы его добродѣтели были игрою случая — Sed non quoad hanc — какъ бы то ни было —; но такъ какъ нѣтъ правильнаго разсужденія о приливахъ и отливахъ хорошаго и дурного расположенія нашего духа, можно предположить, что они зависятъ отъ тѣхъ же самыхъ причинъ, какъ и приливы и отливы моря — право намъ не обидно бы было допустить это; по крайней мѣрѣ что до меня касается, я увѣренъ, я бы былъ болѣе доволенъ, ежели бы про меня сказали, что я имѣлъ дѣло съ луною, въ которомъ не было ни стыда ни грѣха, чѣмъ говорили бы про мой собственный свободный поступокъ, въ которомъ было бы то и другое. —
Но какъ бы то ни было, только что я взглянулъ на него я почувствовалъ, что мнѣ предопредѣлено не дать ему ни копѣйки; сообразно съ этимъ, я положилъ кошелекъ въ карманъ — застегнулся, оперся болѣе на центръ своей тяжести и важно подошелъ къ нему: я боюсь вспомнить, но мнѣ кажется, было что то отталкивающаго въ моемъ взглядѣ: его лицо еще теперь передъ моими глазами, я думаю, въ немъ было что то заслуживающее лучшаго. —
Монаху, сколько я могъ судить по его плѣшивой головѣ и рѣдкимъ сѣдымъ волосамъ на вискахъ, было около семидесяти; но судя по глазамъ и тому роду огня, который былъ въ нихъ, и который, казалось, былъ умѣренъ болѣе учтивостью, чѣмъ годами, ему было не болѣе шестидесяти. Истина была между обоими предположеніями. Ему вѣрно было шестьдесятъ пять. —
Вообще его видъ и поза, не смотря на то, что морщины покрыли его лицо, какъ казалось, прежде времени, подтверждали это предположеніе.
Это была одна изъ тѣхъ головъ, которыя такъ часто писалъ Гвидо — нѣжная, блѣдная, проницательная — безъ обыкновеннаго такого рода людямъ выраженія грубаго и самодовольнаго невѣжества; онъ не смотрѣлъ въ землю; напротивъ, взоръ его былъ устремленъ впередъ и, казалось, онъ смотрѣлъ на что то, находящееся внѣ этого міра. Какимъ образомъ бросило Небо эту голову на плечи монаху его ордена, знаетъ лишь оно само; но она лучше бы пристала брамину, и ежели бы я встрѣтилъ ее въ долинахъ Индостана, я бы почтилъ ее. —
Остальной видъ его наружности можетъ быть переданъ въ нѣсколькихъ чертахъ. Легко можно было обозначить его; потому что въ немъ не было ничего ни привлекательнаго, ни другого, исключая того, что выраженіе дѣлало такимъ: онъ былъ худъ, щедушенъ, ростомъ немного выше обыкновеннаго; фигура его не теряла общаго выраженія достоинства отъ складки впереди; но это было положеніе просителя; какъ теперь представляется онъ моему воображенію, онъ этимъ болѣе выигрывалъ, чѣмъ проигрывалъ. —
Сдѣлавъ въ комнатѣ три шага, онъ остановился и положилъ лѣвую руку на грудь (въ правой онъ держалъ большой бѣлый посохъ, съ которымъ онъ странствовалъ). Когда я вплоть
