Вскорѣ послѣ нашего приѣзда познакомились мы съ тремя мальчиками нашихъ лѣтъ, Ивиными. Старшій былъ нехорошъ собой и мальчикъ мясистый, вялый, потный [?]; младшіе же два были совершенные красавчики. То ѣздили мы къ нимъ, то они къ намъ, и въ обоихъ случаяхъ для меня это былъ совершенный праздникъ. Я безъ памяти любилъ обоихъ меньшихъ и любилъ такъ, что готовъ былъ для нихъ всѣмъ пожертвовать, любилъ не дружбою, а былъ влюбленъ, какъ бываютъ влюблены тѣ, которые любятъ въ первый разъ — я мечталъ о нихъ и плакалъ. Вотъ какъ я любилъ его. У него была дурная привычка, за которую часто бранилъ его гувернеръ — моргать безпрестанно глазами. Теперь, вспоминая его, я вижу, что дѣйствительно это очень портило его, но тогда я находилъ это прелестнымъ, мнѣ казалось, что именно въ этомъ главная причина его привлекательности, и я даже старался самъ моргать глазами такъ же, какъ онъ. Когда мы соединялись, любимою игрою нашей были солдаты, т. е. разыгриваніе всякихъ сценъ изъ солдатской жизни: маршированье, сраженіе, отдыхи и даже наказанія.[1]
Что было весьма пріятно въ нашихъ отношеніяхъ это, что мы называли другъ друга не уменьшительно: Николенька, Петруша, а Николай, Петръ. Бульваръ былъ полонъ народа, солнышко ярко и весело играло на всемъ — на чистыхъ сапогахъ прогуливавшихся господъ, на атласныхъ шляпкахъ барынь, на эполетахъ военныхъ; даже одна пуговица оборваннаго солдата, который прошелъ съ узломъ мимо насъ, блестѣла, какъ золото. По расчищенному песку, на которомъ замѣтны были полукруглые слѣды метлы, кое-гдѣ стеклушко или песчинка блѣстѣли, какъ брильянты. Иные гуляли тихими шагами и съ палками съ набалдашниками — руки назадъ; другіе, размахивая руками, стороной, какъ будто спѣшили куда-нибудь, но тоже ходили взадъ и впередъ. Съ перваго взгляда поражала только пестрота и блескъ, но чѣмъ дальше подвигался впередъ, изъ общей пестроты выдвигались шляпки, эполеты или длинные сертуки. Всѣ лица этой панорамы чрезвычайно хороши были издали, но чѣмъ ближе подвигались, тѣмъ меньше нравились. Или большой носъ изъ-подъ желтой шляпки, или равнодушный взглядъ, брошенный на насъ сертукомъ, или глупый несимпатическій смѣхъ и говоръ остановившихся эполетъ и сертуковъ сейчасъ разочарововалъ, и опять я напряженно смотрѣлъ впередъ въ сливающуюся пеструю толпу, какъ будто ожидая и ища чего-то.
За 100 шаговъ изъ-за разнообразныхъ фигуръ толпившихся по бульвару узналъ я Ивиныхъ съ гувернеромъ. «Посмотри, папа», сказалъ я внѣ себя отъ радости и желая подѣлиться ею
- ↑ Зачеркнуто: Я часто подвергался, не помню за что, фухтелямъ, и странно, что, хотя свитые жгутами платки были не менѣе дѣйствительны, чѣмъ настоящіе фухтеля, я не могу сказать, чтобы боль, которую я чувствовалъ, была мнѣ непріятна.
