но доброкачественнѣе еврейской, онъ этимъ самымъ избавляется отъ всѣхъ стѣсненій, установленныхъ для его прежнихъ единовѣрцевъ и въ глазахъ закона окончательно перестаетъ быть евреемъ, т. е. человѣкомъ подозрительной нравственности. Что тутъ играетъ роль какъ абсолютная, такъ и сравнительная доброкачественность разныхъ вѣроисповѣданій, видно изъ того, что если еврей крестился для перехода въ раскольничью секту, то онъ, по нашему закону, не измѣняетъ этимъ правового своего положенія и продолжаетъ подвергаться тѣмъ- же ограниченіямъ, которыя ему полагаются какъ еврею; тоже случилось бы съ нимъ, если-бы онъ перешелъ въ мусульманство. Очевидно, переходъ въ вѣроисповѣданіе, стоящее по доброкачественности ниже требуемой законодательствомъ нормы, признается не имѣющимъ искупительнаго для еврея значенія.
Итакъ, по мнѣнію нашего законодательства, еврей несомнѣнно преступенъ пли опасенъ, пока онъ исповѣдуетъ офиціально свою дурную вѣру, почему и возникаетъ слѣдующій силлогизмъ: еврейская вѣра дурна, евреи ее исповѣдуютъ, а потому евреи люди дурные. Составители нашего законодательства, какъ люди частные или какъ администраторы, могли, конечно, въ качествѣ антисемитовъ или въ качествѣ, по крайней мѣрѣ, признающихъ вѣрность антисемитской теоріи, вѣрить въ зловредность самой еврейской массы, но, какъ законодатели, остались въ томъ отношеніи послѣдовательными, что, держась указаннаго силлогизма, выводили изъ него строго логическое послѣдствіе: отказавшись отъ дурной вѣры и перейдя въ абсолютно лучшую, еврей перестаетъ быть хуже другихъ гражданъ, а потому приравнивается къ нимъ во всѣхъ правахъ. Конечно, богословскія изслѣдованія не являются удѣломъ и задачею свѣтскихъ законодателей, но, казалось-бы, что ограничивая въ правахъ такую огромную по численности группу населенія страны, какъ всю массу лицъ, исповѣдующихъ іудейскую вѣру, и основывая это ограниченіе на отрицательныхъ качествахъ ихъ вѣроисповѣданія, правительству слѣдовало-бы прежде всего заняться разборомъ этого вѣроисповѣданія и указать, что именно пред-
