вселенной, онъ не имѣлъ другаго мѣста для ада, ибо то, что окружаетъ землю, есть уже небо.
Въ самомъ нижнемъ углу ада, достигающаго до центра земли, стало быть въ самомъ центрѣ вселенной, онъ назвачаетъ мѣсто Люциферу, матеріальному началу зла, и притомъ помещаетъ его такъ, что средина тѣла его составлаетъ центръ, къ которому тяготѣетъ со всѣхъ сторонъ все тяжелое.[1] Космологическое воззрѣніе тутъ очевидно подчинено ученію нравственному. Какъ къ центру земли, по закону тяготѣнія, стремятся всѣ тяжести, такъ къ Люциферу, злому, тяжелому началу въ нравственномъ мірѣ, тяготѣетъ все то, что въ ущербъ духу прилѣпилось къ грѣховному, земному, что не озарено свѣтомъ познанія и религіи, и притомъ тяготѣетъ такъ, что чѣмъ болѣе выраженъ въ немъ характеръ этой матеріальности, этого эгоистическаго отчужденія отъ неба, тѣмъ ближе оно къ страшному средоточію.
Далѣе, по понятіямъ Данта и географовъ его времени, обитаема только наша половила земли, другая же покрыта моремъ. Средину, а вмѣстѣ съ тѣмъ высшую точку на нашемъ полушаріи составляетъ Іерусалимъ, именно гора Голгоѳа: мнѣніе общее для среднихъ вѣковъ, основанное на словахъ библейскихъ.[2] Такъ обозначалось и на картахъ того времени, опредѣлявшихъ всегда мѣсто и аду и чистилищу и земному раю.[3] Впрочемъ это мнѣніе о центральной точкѣ на землѣ принадлежитъ не однимъ среднимъ вѣкамъ: уже Халдеи принимали Вавилонъ, а Греки Дельфы за средоточіе или пупъ земли.
Но моремъ полушаріе, противоположное нашему, не всегда было покрыто. Переворотъ въ распредѣленіи суши земнаго шара Данте приписываетъ паденію англовъ. По его представленію, Люциферъ, свергнутый съ неба, палъ на полушаріе, противоположное Іерусалиму, и тамъ вонзился какъ стрѣла въ толщу земли, такъ что срединою своего тѣла, по закону тяготѣнія, остановился въ центрѣ земли, обратясь при этомъ головою къ европейскому, а ногами къ
противоположному полушарію.[4] Суша, покрывавшая до того времени