— 99 —
тѣмъ болѣе въ сефдцѣ г. Орфилы. Тѣ, которые одобряюгь нригавОръ тюлльскихъ присяжныхъ, составляютъ весьма незначительное меньшинство и уже не Ьыказываютъ прежней уверенности. Между ними есть люди, которые, хотя и не сомнѣваются въ отравленіи, но смотрятъ на это преступле-ніе, какъ на родъ самосохраненія, и въ извѣстной мѣрѣ оправдываютъ его. По ихъ словамъ, самъ Лафаржъ вино-венъ въ ббльшемъ злодѣяніи: для того, чтобы спастись выгодною женитьбою отъ банкротства, онъ, фальшивыми обѣ-щаніями и приманками, такъ сказать, укралъ благородную женщину и потащилъ ее въ свою мрачную воровскую берлогу, гдѣ бѣдная, изнѣженная, привыкшая къ тысячѣ ду-ховныхъ потребностей парижанка увидѣла себя окруженною грубою роднёю, нравственными мученіями и смертельными лишеніями, и точно рыба, вынутая изъ воды, точно птица между летучими мышами, точно цвѣтокъ между лимузин-сккйи животными, должна была иогибйуть, сгнить самьтмъ жалкимъ образомъ! Развѣ это не убійство, и развѣ оборона не должна быть оправдана? Такъ говорятъ защитники, п при этомъ прибавляютъ: когда несчастная женщина уви-дѣла, что она поймана, заточена въ дикой берлогЬ, называющейся Гландье, отдана подъ надзоръ старой воровки-матёрй, лишена всякой законной помощи, даже скована са-мимъ закономъ — тогда она потеряла голову, и къ безум-нымъ попыткамъ, которыя она дѣлала сначала для своего освобожденія, принадлежитъ то знаменитое письмо, въ которомъ она лгала своему грубому мужу, что любитъ другого, что не можетъ любить его, что просить поэтому отпустить ее, что она уйдетъ въ Азію и отдасть въ его полную собственность свое приданое. Милая дурочка! Въ своемъ безуміи она думала, что человѣкъ не можетъ жить съ женщиной, которая не любить его, что отъ этого онъ долженъ умереть, что это смерть... Но когда она увидѣла, что этотъ человѣкъ можетъ жить и безъ любви, что отсутствіе любви не убивало его, тогда она ирибѣгнула къ мышьяку... Крысій ядъ для крысы! Тюлльскіе присяжные, повидимому, были въ душѣ такого же мнѣнія, потому что иначе было бы непонятно, къ чему въ своемъ приговорѣ они упомянули о смягчающихъ обстоятельствахъ. Несомнѣняо, однако, то, что процессъ г-жи Лафаржъ составляете важный документъ для всякаго, занимающагося великимъ женскимъ вопросомъ, отъ рѣшенія котораго зависитъ вся общественная жизнь Франціи.
Необыкновенное участіе, возбуждаемое этимъ процессомъ,