— 564 —.
гнѣва, и съ усиленною горечью я заговорилъ: «О, женщины! я знаю, что вы умѣете плакать; но слезы—не супъ. Вы созданы на нашу погибель. Каждый взглядъ вашъ — ложь и каждое дыханіе—обманъ. Кто первый попробовала яблоко грѣха? Гуси спасли Каиитолій, но женщина погубила Трою. О, Троя, Троя, священный градъ Пріама, ты пала чрезъ женщину! Кто вьергъ въ погибель Марка Анто-нія? По чьему наущенію былъ убитъ Маркъ Туллій Цицеронъ? Кто потребовалъ голову Іоанна Крестителя? Кто былъ причиною изуродованія Абелярда?—Женщина! Исто-рія полна примѣрами того, какъ вы губили насъ. Всѣ ваши дѣла — глупость, и всѣ ваши помыслы — неблагодарность. Мы даемъ вамъ высочайшее, священпѣйшее пламя сердца — нашу любовь, а вы чтб даете намъ въ замѣнъ? Говядину, скверную говядину, еще сквернѣйшую курятину... Чудовище! Зачѣмъ ты ие прислала супу?»
Напрасно мифрау лепетала цѣлый рядъ извиненій и заклинала меня всѣмъ блаженствомъ нашей прошедшей любви—простить ей на этотъ разъ. Она обѣщала мнѣ съ этихъ поръ посылать еще лучшее кушанье, чѣмъ прежде, п отдавать его все-таки только по шести гульденовъ за обѣдъ, тогда какъ хозяинъ сосѣдняго трактира берегъ за . простое кушанье по восьми гульденовъ. Она зашла, наконецъ, такъ далеко, что дала слово прислать на слѣдующій день па-стетъ изъ устрицъ; въ мягкомъ тонѣ ея голоса начали далее благоухать трюфели. Но я оставался непреклоненъ; я рѣ-шился навѣки покончить съ нею и выиіелъ изъ кухни съ трагическими словами: «Прощай! Въ этой жизни мы улсе не будемъ ѣсть вмѣстЬ».
Уходя, я услышалъ позади себя ладен іе чего-то на нолъ. Былъ ли то кухонный горшокъ или сама мифрау? Я не даль себѣ труда обернуться и пошелъ прямо къ сосѣднему трактирщику, чтобы заказать къ слѣдуісщему дню піесть обѣдовъ.
Послѣ этого важпѣйшаго дѣла я поспѣшилъ въ квартиру маленькаго Самсона, котораго засталъ въ очень плохомъ иоложеніи. Онъ лежалъ въ большой старофранкской кровати безъ занавѣсокъ, по съ четырьмя деревянными подъ мра-моръ колонами вокругъ, которыя поддерживали богато вызолоченный балдахинъ. Лицо маленькаго было изнеможенно блѣдно, а во взглядѣ, который онъ бросилъ на меня, лежало столько тоски, доброты и страданія, что я былъ потрясонъ
до глубины души. Докторъ только-что ушелъ, объявивъ рану