— 503 —
сіяніемъ Бога такъ жадно вшіваетъ въ себя священные лучи добродѣтели и любви, что твоя душа цвѣтетъ, какъ радуга, медсду тѣмъ какъ наша, отвратившаяся отъ Бога, отвратительная и безцвѣтная, вянетъ, если не распространяете заразительнаго запаха...
— Я видѣлъ однажды во ФранкфуртЬ,—сказалъ малень-кій Самсонъ:—часы, которые не вѣрили ни въ какихъ ча-совщиковъ; они были томпаковые и шли очень дурно...
— Такъ я тебѣ, по крайней мѣрѣ, покажу, что такіе часы могутъ, по крайней мѣрѣ, бить хорошо, — возразилъ ДриіСг-сенъ, затѣмъ принялъ спокойный видъ и больше уже но нриставалъ къ маленькому.
Такъ какъ этотъ послѣдній, несмотря на свои слабыя ручонки, отлично фехтовалъ, то было рѣшено, что оба будутъ драться въ тотъ же день. Они напали другъ на друга съ болыпимъ озлобленіѳмъ. Черные глаза малеиькаго Самсона широко раскрылись и горѣли, чтб представляло еще болѣе разительную противоположность съ его ручонками, очень жалостливо выступавшими изъ засученныхъ рукавовъ рубашки. Съ каждымъ ударомъ онъ наиадалъ все стреми-телыгЬе—вѣдь онъ бился за Іегову, Царя Царей... Но, несмотря на это, на шестомъ выпадѣ онъ получилъ рану въ легкія.
«О, ГосподиІ..»—простоналъ онъ и упалъ на землю.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.
Эта сцена страшно потрясла меня. Но весь тревожный рой моихъ впечатлѣній обратился противъ женщины, бывшей посредственною причиною этого несчастія. Съ сердцемъ, цолнымъ гнѣва и скорби, я кинулся въ гостиницу «Красной Боровы».
«Чудовище! Зачѣмъ ты не прислала супу?» — съ такими словами обратился я къ поблѣднѣвшей хозяйкѣ, вбѣжавъ въ кухню. Фарфоръ на каминѣ задрожать отъ звука моего голоса. Я былъ страшенъ, какъ можетъ быть страшенъ че-лоиЬкъ, когда онъ пр ѣлъ супу, и лучшій другъ его получилъ рану въ легкія.
«Чудовище! Зачѣмъ ты не прислала супу?» Эти слова повторилъ я, между тѣмъ какъ сознававшая свою вину женщина стояла передо мною, неподвижная и нѣмад. Наконецъ, однако, слезы брызнули изъ ея глазъ, точно изъ открытыхъ пшозовъ; онѣ залили всо лицо ея и потекли даже въ каналъ груди. Но это зрѣлище по смягчило моего
36*