— 525 —.
и паказывали; и уже тогда за мысли *объ осчастливленіи человечества я долженъ былъ переносить много страданій и нужды. Окрестности Шнабелевопса, вирочемъ, очень живописны; тутъ нротекаетъ рѣчка, въ которой лѣтомъ очень иріятно купаться, а въ прибрежныхъ пняхъ находятся очень милыя птичьи гнѣзда. Старый Гпезенъ, прежняя столица Польши, отстоитъ отсюда всего на три мили. Тамъ въ со-борѣ похороненъ святой Адальбертъ. Тамъ стоитъ его серебряный саркофагъ, а на немъ лежитъ его собственное изображеніе въ натуральную величину, съ епископскою митрой и жезломъ, съ набожно скрещенными руками, и все это изъ литого серебра. Какъ часто я вспоминаю о тсбѣ, о серебряный святой! Ахъ, какъ часто мысли мои ускользаютъ въ Польшу, и я снова стою въ гнезенскомъ соборѣ, облокотись о колонну иодлѣ гробницы Адальберта! И тутъ снова звучитъ органъ, какъ будто органистъ иробуетъ отрывокъ изъ Мівегеге Аллегри; въ отдаленной каиеллѣ бормочутъ мессу; иослѣдніе лучи солнца падаютъ сквозь разноцвѣтныя стекла оконъ; церковь пуста, только передъ серебряною гробницей святого лежитъ молящаяся фигура—женщина удивительной красоты, которая бросаетъ на меня быстрый косвенный взглядъ, но потомъ такъ же быстро снова поворачивается къ святому и своими пламенными, хитрыми губами шепчетъ: «поклоняюсь тебѣ!»
Въ то самое мгновеніе, какъ я услышалъ эти слова, вдали зазвонилъ понамарь, звуки органа понеслись съ неудержимою силою, чудная женщина встала съ ступеней гробницы, набросила бѣлый покровъ па свое разрумянившееся лицо и вышла изъ собора.
«Поклоняюсь тебѣ!»—Ко мнѣ или къ серебряному Адальберту относились эти слова? Правда, она обернулась къ нему, но только лицомъ. Что значить этотъ косвенные взглядъ, который она прежде бросила па меня и лучи которая пролились по моей душѣ, какъ та длинная полоса свѣта, которую мѣсяцъ бросаетъ ночью на морѣ, когда онъ выходить изъ темной тучи и снова быстро прячется въ ней? Въ моей душѣ, такой же мрачной, какъ море, эта полоса свѣта разбудила всѣ чудовища, спавшія на глубинѣ ея, п всѣ дикія рыбы и тритоны страсти вдругъ вынырнули на-рулсу, и засуетились, и отъ наслажденія стали кусать другъ друга за хвостъ,—а органъ шумѣлъ и гремѣлъ все сильнѣс и сильнѣе, точно шумъ бури на Сѣверномъ морѣ.
Па другой день я уѣхалъ изъ Польши.