— 518 —.
тнрахъ и карикатурахъ, избравшихъ его мишеныо своего остроумія. Количество этихъ сатирическихъ листковъ и ка-рикатуръ увеличивается съ каждымъ днемъ,, и всюду на стѣнамъ домовъ вы увидите уродливое изображеніе груши. Ни надъ однимъ государемъ не издѣвались въ его столицѣ такъ, какъ издѣваются въ Парижѣ надъ Людовикомъ Фи-лиипомъ. Но онъ думаетъ про себя: «тотъ хорошо смЬется, кто смѣется иослѣдній; не вы съѣдите грушу, а груша съѣстъ васъ». Конечно, онъ живо чувствуетъ всѣ наносимые ему оскорбленія, потому что онъ человѣкъ. При этомъ, у. него совсѣмъ не такой кроткій овечій характеръ, чтобы онъ не желалъ отомстить за нихъ: онъ человѣкъ, но. человѣкъ сильный, умѣющій подавлять взрывы своего неудовольствія и поваіѣвать своими страстями. Когда наступить часъ, который покачнется ему удобиымъ, онъ ударить—сначала на внутреннихъ враговъ, а нотомъ и на внѣшнихъ, оскорбляв-шихъ его еще сильнѣе. Этотъ человѣкъ способенъ. на все, и очень можетъ быть, что ту самую перчатку свою, которая такъ загрязнилась отъ всевозможныхъ роі^пёез йе юаіп, онъ кішетъ когда-нибудь всему Священному Союзу, какъ вызовъ на бой. У него нѣтъ недостатка въ дарственномъ. ' чувствѣ собетвеннаго достоинства. Этотъ человѣкъ, котораго я видѣлъ скоро иослѣ іюльской революціи въ войлочной шляпѣ и съ зонтикомъ, какъ внезапно измѣнился онъ шестого іюля прошедшаго года, когда усмирялъ республнкан-девъ! Это не быль уже добродушный буржуа съ брюшкомъ и улыбающимся, мясистымъ лидомъ; далее корпуленція его, вдругъ придала ему величавый видъ: онъ заісинулъ вверхъ голову такъ смѣло, какъ, можетъ-быть, не подымалъ ее ни Одинъ изъ его предшественниковъ, онъ поднялся въ самомъ толстомъ величіи—король въ каждомъ фунтѣ тѣла. Когда же, однако, онъ иочувствовалъ, что корона еще не совсѣмъ плотно сидѣла на его головѣ, и что еще не разъ можно было ожидать дурной погоды—какъ быстро онъ снова на-двинулъ на добъ старую войлочпую шляпу и взялъ въ руки свой старый зонтикъ! Какъ буржуазно, черезъ нѣсколько дней послѣ смотра, онъ снова кланялся кумовьямъ—порт-нымъ и сапожникамъ, какъ снова раздавалъ направо и налево самыя сердечныя роншёез йз шаіп, и раздавалъ ихъ не только руками, но и глазами, улыбающимися губами* даже бакенбардами! А между тѣмъ, этотъ улыбающійся, кланяющійся, лросяіцій, умоляющій добрякъ ул;е тогда
но-силъ въ своей груди четырнадцать Гог(з сіеіісЬёз.