дѣйствіе этому движенію безплоднымъ,—какъ бы то ни было, но она до последней минуты тащилась между своими ро-замц, благоуханіями мускуса и пастушескими играми. Віенъ и нѣкоторые другіе хорошо понимали, что слѣдовало во что бы то ни стало вырвать ее изъ этого положенія, но они не знали, чтб дѣлать съ нею иотомъ. Лезюеръ, котораго учитель Давида цѣнилъ очень высоко, не могъ создать новую школу. Въ этомъ, конечно, онъ самъ былъ убѣжденъ. Кинутый судьбою въ эту эпоху, въ которую всѣ дари въ юбласти ума и таланта также попали во власть Марата и Робеспьера, Давидъ былъ въ такомъ же затрудненіи, какъ и упомянутые художники. Намъ вѣдь извѣстно, что онъ отправился въ Римъ, и вернулся оттуда домой такимъ же ванлоистомъ, какимъ и уѣхалъ туда. Только впослѣдствіи, когда стали проповѣдывать греческо-римскую древность* когда публицисты и философы пришли къ убѣжденію, что должно вернуться къ литературнымъ, соціальнымъ н поли-тическимъ формамъ древнихъ, только тогда духъ Давида развернулся во всей своей врожденной смѣлости, и мощною рукою вырвалъ онъ искусство изъ шаловливо раздушенной пасторальности, въ которую оно впало, и вознесъ его въ серьезный сферы древняго героизма. Реакція была безжалостна, какъ всякая реакція, и Давидъ довелъ ее до крайней степени. Съ нимъ начался терроризмъ и въ живописи».
О дѣятельности Давида Германія имѣетъ достаточный свѣдѣнія. Наши французскіе гости довольно часто разска-•зывали намъ во время Имперіи о великомъ Давидѣ. Не мало слышали мы также объ его ученикахъ, бывіиихъ, каждый по-своему, его продолжателями—о Жерарѣ, Гро, Жиродэ и Геренѣ. Менѣе знаемъ мы о другомъ человѣкѣ, бывшемъ если не основателемъ, то первымъ дѣятелемъ въ новой школѣ французской живописи. Это Жерико.
Объ этой новой школѣ живописи я косвеннымъ образомъ сообщилъ свѣдѣнія на предыдущихъ страницахъ. Описывая лучшія картины выставки 1831 г., я въ то же время пред-ставлялъ фактическую характеристику новыхъ живописцевъ. Эта выставка .была, по общему мнѣнію, необыкновеннѣйшею изъ всѣхъ, когда-либо бывавшихъ во Франціи, и она останется достопамятною въ лѣтописяхъ искусства. Картины, которыя я удостоилъ своимъ описаніемъ, будутъ жить сто-лѣтія, и мои слова, можетъ-быть, суть полезное добавленіе къ исторіи живописи.
Въ атомъ неизмѣримомъ значеніи выставки 1831 года я