— 506 —.
мы слышимъ еще ревъ бури, грозящей ниспровергнуть міръ; мы видимъ тутъ еще зіяющую бездну, жадно поглощающую потоки крови, и насъ охватываетъ ужасный страхъ всеобщей гибели. На этой картинѣ мы видимъ прочную, спокойную почву, земля съ любовью постоянно разсыпаётъ свои золотые плоды, хотя бы съ топотомъ проносилась по ней вся римская всемірная трагедія, со всѣми ея гладіа-торами, и императорами, и пророками, и слонами. На одной картинѣ мы видимъ ту исторію, которая такъ безумно несется въ крови и грязи, иногда тупоумно останавливается на одномъ мѣстѣ на цѣлые вѣка, потомъ снова срывается іг свирѣпо мечется вдоль и подерекъ—и которую мы назы-ваемъ всемірною иеторіей. Другая картина представляетъ намъ другую исторію, болѣе великую, хотя и вмѣщается она въ телѣгѣ, запряженной буйволами, исторію, не имѣющую ни начала, ни конца, и вѣчно повторяющуюся, простую, какъ море, какъ небо, какъ времена года, священную исторію, которую воспѣваютъ поэты, которой архивы сохраняются въ сердцѣ каждаго человѣка — исторію человѣ-чества!
Да, благотворно было сопоставленіе рядомъ картинъ Робера и Делароша. Сколько разъ я, насмотрѣвшись вдоволь на Кромвеля и совсѣмъ погрузившись въ него, такъ что слышалъ, кажется, всѣ его мысли, односложныя жесткія слова, съ этимъ мычащимъ и шипящимъ англійскимъ произ-ношеніемъ, похожимъ на далекій рокотъ моря и рѣзкій крикъ предвѣщающихъ бурю птицъ,—повиновался призывному голосу тихихъ чаръ сосѣдней картины, и мнѣ казалось, что я слышу эту смѣющуюся гармонію, слышу чудный языкъ Тосканы въ римскихъ устахъ, и тихая радость успокаивала и просвѣтляла мою душу.
АхъІ необходимо, чтобъ милая, несокрушаемая, мелодическая исторія человѣчества утѣшала нашу душу посреди нестройнаго шума всемірной исторіи. Въ этотъ самый мигъ я слышу на улицѣ этотъ нестройный, ошеломляющій шумъ грознѣе, оглушительнѣе, чѣмъ когда-либо; гнѣвно бьютъ барабаны, стучитъ оружіе, точно возмущенное человѣческое море, съ безумными воплями н проклятіями несется по улицамъ народъ Парижа и воетъ: «Варшава пала! Нашъ авангардъ палъ! Долой министровъ! Война съ Россіей! Смерть Пруссіи!» Мнѣ трудно сидѣть за столомъ и дописывать мою бѣдную художественную хронику, мою мирную
оцѣнку выставки. Но вѣдь выйди я на улицу, и узнай тамъ