— 435 —
новую эстетику, по которой должно его судить. Старый правила и ученіе тутъ уже менѣѳ^всего примѣнимы. Для юныхъ гигантовъ, говорить Мендель, нѣтъ школы фехтованія, они вѣдь обходятся въ поединкѣ безъ всякихъ «парадъ». Вся-кій геній долженъ быть изучаемъ и судимъ только на основаны того, чего онъ самъ хочетъ. Тутъ могутъ быть отвѣты только на вопросъ: есть ли у него достаточный средства, чтобы выразить свою идею? уиотребилъ ли онъ надлежащія средства? Только тутъ мы стоимъ на твердой почвѣ. Тутъ уже мы не прикладываемъ къ какому-нибудь чужому произведен^ нашихъ субъективныхъ требованій, но измѣряемъ средства, данныя Богомъ художнику для осуществленія его идеи. Въ музыкѣ и поэзіи эти средства—звуки и слова; въ пластическихъ искусствахъ—краски и формы. Но звуки и слова, краски и формы, вообще все проявляющееся есть не что иное, какъ символы идеи, символы, рождающіеся въ душѣ художника, когда на нее нисходить священный міро-вой духъ; его производенія—только символы, посредствомъ которыхъ онъ сообщаете другимъ людямъ свою идею. Ве-личайшій художникъ будетъ тотъ, кто наименыпимъ числомъ самыхъ простыхъ символовъ выразить наибольшее число самыхъ значительныхъ вещей.
Я придаю, однако, высшую цѣну тому символу, выражающему идею художника, который, независимо отъ своего внутренняя значенія, еще самъ собою плѣняегь васъ, какъ цвѣты селяма, которые, будучи соединены въ красивый бу-кетъ, плѣняютъ своей собственной свѣжестью и красотою, независимо отъ таинственнаго значенія. Но всегда ли возможна такая гармонія? Всегда ли свободенъ художникъ въ выборѣ и расположены своихъ таинственныхъ цвѣтовъ? Или беретъ онъ ихъ и связываетъ въ букетъ, повинуясь какой-нибудь тайной силѣ? Я утвердительно говорю, что существуем это мистическое отсутствіе свободной воли. Художникъ похожъ на ту принцессу, которая въ лунатизмѣ рвала ночью въ садахъ Багдада самые диковинные цвѣты и связывала ихъ въ селямъ съ глубокимъ знаніемъ языка любви, но, проснувшись, рѣшительно ничего не понимала въ этомъ букетѣ. И сидѣла она поутру въ своемъ гаремѣ, и разсма-тривала связанный ночью букетъ, и думала о немъ, какъ о цозабытомъ снѣ, и, наконецъ, отсылала его къ возлюбленному калифу. Жирный евнухъ, относившій букетъ, любуясь красотою цв'Ьтовъ, не подозрѣвалъ ихъ значенія. Но Гарунъ
аль-Рашидъ, глава иравовѣрныхъ, преемникъ пророка, обла-