Страница:Heine-Volume-2.pdf/372

Эта страница не была вычитана

" — 372 —

славу еще болѣе баснословную, а именно японскую. Лѣтъ двѣнадцать назадъ, когда я былъ здѣсь въ Нбіеі сіев Ргіи-сез у моего друга г. Вермана изъ Риги, онъ представилъ мнѣ одного голландца, который только-что пріѣхалъ изъ Японіи, проведя тамъ въ Нагасаки тридцать лѣтъ, и страстно желалъ познакомиться со мной. То былъ докторъ Бюргеръ, издающій нынѣ въ Лейденѣ, совмѣстно съ ученымъ Зей-больдомъ, большое сочиненіе о Японіи. Этотъ голландецъ разсказалъ мнѣ, что онъ выучилъ нѣмецкому языку одного молодого японца, который впослѣдствіи нанечаталъ мои сти-хотворенія въ яионскомъ переводѣ, и что это была первая европейская книга, появившаяся на японскомъ языкѣ; чтэ, впрочемъ, я могу найти объ этомъ любопытномъ переводѣ пространную статью въ англійскомъ «Кеѵіе\ѵ», издаваемомъ въ Калькуттѣ. Я тотчасъ же послалъ въ нѣсколько саЬіпеіз йе Іесіиге, но ни одна изъ ученыхъ дамъ, завѣдующихъ ими, не могла достать мнѣ калькуттскаго «Кеѵіе\ѵ», и напрасно также обращался я къ Жюльену и Потьѳ. %

Съ тѣхъ поръ я уже не дѣлалъ болѣе никакихъ разслѣ-дованій относительно моей японской славы. Въ. эту минуту она для меня такъ же безразлична, какъ и моя финляндская слава. Ахъ, вообще слава, этотъ столь сладостный вздоръ, сладкій, какъ ананасъ и медъ, уже давно оиротивѣла мнѣ; она кажется мнѣ теперь горькой, какъ полынь. Я могу сказать, какъ Ромео: «я шутъ счастья». Я стою теперь передъ болынимъ горшкомъ каши, но нѣтъ у меня ложки. Какая мнѣ польза въ томъ, что на торжественныхъ пирахъ пыотъ за мое здоровье изъ золотыхъ бокаловъ и лучшее вино, если самъ я въ это время, отрѣзанный отъ всякаго людского веселья, могу только мочить свои губы въ без-вкусномъ лѣкарствѣ! Какая мнѣ польза въ томъ, что восторженные юноши и дѣвушкн вѣнчаютъ мой мраморный бюсть лаврами, если въ это время къ моей настоящей головѣ морщинистая руки старой сидѣлки прилѣпляютъ за ухомъ шпанскую муху! Чтб мнѣ пользы въ томъ, что всѣ розы Шираза такъ нѣжно алѣютъ и благоухаютъ для меня—ахъ, Ширазъ отстоитъ на двѣ тысячи верстъ отъ улицы Амстердаму гдѣ я, въ скучномъ одиночествѣ моей комнаты, но обоняю ничего, кромѣ развѣ запаха нагрѣтыхъ салфетокъ. Ахъ, тяжело легла на меня насмѣшка судьбы! Зевесъ, этотъ Аристофанъ неба, захотѣлъ очень наглядно доказать маленькому земному, такъ - называемому нѣмецкому

Аристофану, что его самце острые сарказмы были только жал-