^ -
I
— 277 —
въ глубочайшія бездны народной скорби. Онъ не только мыслящій, но и чувствующій философъ, и вся его жизнь и стремленія посвящены улучшенію моральная и матеріаль-наго положеяія низшихъ классовъ. Онъ, закаленный боецъ, способный, не мигнувъ глазомъ, переносить жесточайшіе удары судьбы, и не разъ, подобно Сенъ-Симону и Фурье, голодавшій, въ страшнѣйшей ниіцетѣ и при этомъ не особенно роптавшій—онъ не въ состояніи спокойно переносить бѣдствія своихъ собратьевъ-людей, жесткіе глаза его увлажаются при видѣ чужого яря, и взрывы его состраданія при этомъ бурны, бѣшены, часто несправедливы.
Я только-что провинился нескромнымъ указаніемъ на бѣдность Леру. Но я не могъ не упомянуть о ней; эта бѣд-ность характеристична и показываешь намъ, что этотъ превосходный человѣкъ не только понялъ разсудкомъ страданія народа, но и самъ пережилъ ихъ, и что корень его мыслей лежитъ въ самой страшной дѣйствительности. Это придаешь его словамъ горячо бьющійся пульсъ жизни и такое обаяніе, которое сильнѣе силы дарованія. Да, Пьеръ Леру бѣденъ, какъ были бѣдны Сенъ-Симонъ и Фурье, и эта-то бѣдность ихъ обогатила міръ, обогатила цѣлою сокровищницей мыслей, которыя открываютъ намъ новые міры наслажденія и счастья. Всѣмъ і'извѣстно, въ какой страшной нищетѣ проводилъ Сенъ-Симонъ свои послѣдніе годы; въ то самое время, когда онъ занимался великимъ паціентомъ, страждущимъ человѣ-чествомъ, и придумывалъ лѣкарства для его осьмнадцати-вѣковой болѣзни, ему самому часто приходилось болѣть ошь нищеты, и свое существованіе онъ поддерживалъ только милостынею. Фурье тоже долженъ былъ просить подаянія у своихъ друзей, и нерѣдко видѣлъ я, какъ онъ, въ своемъ сѣромъ, истертомъ сюртукѣ, поспѣшно шелъ вдоль колоннъ Пале-Рояля, съ тяжело нагруженными карманами, такъ что изъ одного выглядывало горлышко бутылки, а изъ другого длинный хлѣбъ. Одинъ изъ моихъ друзей, который перный показалъ мнѣ Фурье, обратилъ мое вниманіе на бѣдность этого человѣка, принужденная лично ходить въ погребъ за виномъ и къ булочнику за хлѣбомъ. «Какимъ родомъ,— спросилъ я:—такіе люди, такіе благодѣтели человѣчества, голодаютъ во Франціи?»—«Конечно,—отвѣчалъ мой другъ, саркастически улыбаясь:—это не дѣлаетъ особенной чести прославленной странѣ интеллигенціи, и безъ сомнѣнія, не могло бы случиться у насъ въ Германіи: правительство
тотчасъ взяло бы людей съ такимъ образомъ мыслей подъ