— 269 — •
♦ неутомимую политическую и литературную дѣятельность, онъ не попалъ въ число знаменитостей? Отчего его имя не бле-щетъ въ нашей памяти такъ ярко, какъ имена многихъ его коллегъ, игравшихъ менѣе значительную роль? Чего не доставало ему для пріобрѣтенія знаменитости? На этотъ послѣдній вопросъ отвѣчу однимъ словомъ: страсти. Только проявленіе страсти въ какомъ бы то ни было видѣ дѣлаетъ людей знаменитыми. Для этого достаточенъ Одинъ посту-покъ, одно слово, но на нихъ должна лежать печать страсти. Да, даже случайное столкновеніе съ великими произведе-ніями страсти доставляетъ безсмертную славу. А покойный Дону былъ скромный монахъ, носившій въ душѣ спокой-ствіе келіи въ то время, когда вокругъ него бушевали всѣ бури революдіи, исполнявшій свое дѣло спокойно и без-страшно при Робеспьерѣ, какъ при Наполеонѣ, и умершій такъ же скромно, какъ жилъ. Я не хочу сказать, что въ душѣ его не было огня, но то былъ огонь безъ пламени, безъ треска, безъ эффектовъ.
Несмотря на скромную жизнь этого человѣка, Минье все-таки сумѣлъ возбудить интересъ къ этому безвѣстному герою, и такъ какъ этотъ послѣдній заслуживалъ величайшей похвалы, то ему можно было расточить ее щедрою рукою. Но если бы даже Дону и не былъ такимъ достойнымъ вос-хваленія человѣкомъ; если бы онъ даже принадлежалъ къ тѣмъ безхарактернымъ лягушкамъ, которыхъ такое множество сидЬло въ болотѣ (Магаіз) Конвента и жило безмолвною жизнью, между тѣмъ какъ лучшіе члены дѣятельно работали; если бы онъ даже былъ просто бездѣльникомъ— ѳиміамъ офиціальнаго восхваленія все-таки вполнѣ обку-рилъ бы его. Хотя Минье называете свои рѣчи ргёсіз Ьізіх^иез, но онѣ ничто иное, какъ тѣ же самыя древнія ёіо^ез и тѣ же самые комплименты времени Людовика XIV, съ тою только разницею, что теперь они ходяте уже не въ длинныхъ пудреныхъ парикахъ, а завиты по очень новой модѣ. И теперешній зесгёЪаіге регрёіиеі академіи— Одинъ изъ величайшихъ парикмахеровъ нашего времени и отлично понимаете настоящій шикъ этого благороднаго ремесла. Даже въ тѣхъ случаяхъ, когда у причесываемаго имъ человѣка нѣтъ ни одного порядочнаго волоса, онъ умѣетъ завить ему нѣсколько локончиковъ похвалы и закрыть лысину накладкою изъ фразъ. Какъ счастливы, однако, эти французскіе академики! Въ сладчайшей душевной
безмятежности сидятъ они на своихъ надежныхъ скамьяхъ,