— 251 — •
дѣлъ, что онъ слишкомъ пагубно подчинился волѣ Людовика Филиппа, когда я понялъ вѳликоо страшное заблу-жденіе этого королевскаго упрямства, этого гибельнаго эго* изма,—тогда, конечно, физическая цѣпь благодарности не сковала бы моего языка, я, безъ всякаго сомнѣнія, съ чув-ствомъ почтительной скорби возсталъ бы противъ прома-ховъ, которыми слишкомъ снисходительное министерство, пли, вѣрпѣе, заблуждавшійся король, веЛи Франдію и весь міръ къ погибели. Но мо'е перо сковывали также грубыя физическія препятствія, и эту действительную причину моего молчанія, моего неписанія, я могу только теперь объявить во всеуслышаніе.
Да, если бы даже пришло мнѣ желаніе напечатать въ «А11§етеіпе 2ейи炙 хотя одно слово противъ пагубной правительственной системы Людовика Филиппа, то въ то время это было бы невозможно для меня по очень простой причинѣ: уже до 20 ноября умный король принялъ мѣры противъ такого преступнаго корресиондентскаго замысла, противъ такого покушенія, высочайше назначивъ тогдашняго цензора аугсбургской «АИ^ешете 2еііи炙 не только кава-леромъ, но и офицеромъ ордена Почетная Легіона. Какъ ни велика была любовь моя къ королю, аугсбургскій цен-зоръ все-таки находилъ, что я недостаточно люблю его, и вычеркивалъ каждое неодобрительное слово, и многія изъ моихъ статей о политикѣ Людовика Филиппа остались вовсе ненапечатанными. Но скоро послѣ февральской революціи, когда мой бѣдный Людовикъ Филиппъ отправился въ изгна-ніе, ни уваженіе, ни приличіе не позволили мнѣ обнародовать такіе факты, даже если бы аугсбургскій цензоръ до-зволилъ ихъ напечатаніе.
Другое, подобное признаніе не позволила мнѣ сдѣлать въ то время цензура сердца, гораздо болѣе боязливая, чѣмъ цензура «АПдетеіпе 2еіІи炙. Нѣтъ, скоро послѣ паденія Гизо я не смѣлъ гласно сознаться, что я и до того мол-чалъ вслѣдствіе боязни. Именно, въ 1844 г. я хорошо по-нималъ, что если бы Гизо узналъ про мои корреснонденціи и ему не совсѣмъ понравились бы заключавшіяся въ нихъ осуждёнія, то этотъ страстный человѣкъ былъ бы, пожалуй, способенъ подавить въ себѣ чувство великодушія и расправиться съ неудобнымъ критикомъ весьма энергически. Съ высылкой корреспондента изъ Парижа прекратились бы поневолѣ и его иарижскія корреспонденціи. Дѣйствительно,
его превосходительство держалъ въ рукахъ бразды власти,