— 128 — •
дѣлу. И между тѣмъ, это совдаденіе очень естественно. Не будемъ клеветать нн на одного изъ этихъ трехъ приписы-ваніемъ имъ коварныхъ заднихъ мыслей. Какъ ни велика роль, которую играли здѣсь личные интересы, но все-таки всѣ трое—Людовикъ Филипнъ, и Тьеръ, и «господа» Ка-ііопаі дѣйствовали прежде всего въ интересахъ Франціи. Однакоже, какъ я только-что сказалъ, личямя цѣли были здѣсь въ ходу. Людовикъ Филиппъ, этотъ отъявленный врагъ войны, разрушенія, такой же страстный другъ созиданія, онъ любить все, приводящее въ движевіе молотокъ и лопату, и планъ укрѣпленія Парижа льстилъ этой врожденной страсти. Но Людовикъ Филиппъ въ то же время, хочетъ онъ или не хочетъ этого, представитель революціи, и когда ей грозить опасность, тогда и его собственное существованіе становится сомцительнымъ. Въ Парижѣ онъ долженъ держаться во что бы то ни стало. Потому что, если бы чужеземные государи овладѣли его столицей, то его законная власть не охранила бы его такъ ненарушимо, какъ охра-няетъ эта власть тѣхъ государей Божьею милостію, которые повсюду составляютъ средоточіе своихъ гооударствъ. Если бы даже Парижъ попалъ вслѣдствіе возмущенія въ руки республиканцев'!,, то иноземныя державы, можетъ-быть, пришли бы со своими войсками, но врядъ ли для того, чтобы произвести реставрацію йъ пользу Людовика Филиппа, который въ іюлѣ 1830 г. сдѣлался королемъ французовъ не раічэдие ВоигЬоп, но диоідие ВоигЬоп! Умный король по-нимаетъ это, и укрѣпляется въ своемъ Малапартусѣ. Что укрѣнленіе Парижа необходимо и спасительно, какъ для него самого, такъ, и для Франціи, въ это онъ твердо вѣ-ритъ, и рядомъ съ личными прихотями и стремленіемъ къ самосохраненію, имъ руководилъ въ этомъ дѣлѣ чистый и истинный патріотизмъ. Каждый король вѣдь естественный^ иатріотъ и любить свою страну, въ исторіи которой коренится его жизнь, и съ судьбами которой она срослась. Людовикъ Филипнъ—патріотъ, и притомъ въ буржуазном!», се-мейномъ, новофранкскомъ духѣ, какъ и вообще въ орлеанской фамиліи развился натріотизмъ совсѣмъ иного рода, чѣмъ въ Бурбонахъ старшей линіи, которые были одушевлены больше историческою родовою гордостью, средневѣко-вымъ аристократизмомъ, чѣмъ дѣйствительною любовью къ Франціи.
Такъ какъ этотъ патріотизмъ считается у французовъ
величайшею добродѣтелыо, то враги короля сплутовали очень