Прекраснаго Таммуза. Эта сказка
Любовная воспламеняла ихъ.
Езекіиль, когда ему въ видѣньѣ
Открылъ Господь нечестье чадъ Іуды,
Увидѣлъ ихъ, пороку сладострастья
Предавшихся безумно. За Таммузомъ
Тотъ слѣдовалъ, кто плакалъ непритворно,
Когда его звѣроподобный идолъ,
Съ отбитыми руками и главой,
Былъ въ капищѣ поверженъ Маккавеемъ
И посрамилъ приверженцевъ своихъ.
Чудовище морское — назывался
Дагономъ онъ, и былъ на половину
Онъ человѣкъ, на половину — рыба,
Что не мѣшало городу Азоту
Возвесть ему великолѣпный храмъ.
И по всему прибрежью Палестины,
И Аскалонъ, и Гаѳа, вся страна
До крайняго предѣла Аккарона
И Газы — все дрожало передъ нимъ.
Риммонъ за нимъ послѣдовалъ. Ему
Служилъ Дамаскъ убѣжишемъ прекраснымъ
И берега Авана и Фарфара —
Прозрачныхъ рѣкъ. На домъ Господень также
Онъ возставалъ. Утративъ Наамана,
Страдавшаго проказою, взамѣнъ
Онъ завладѣлъ Ахазомъ слабоумнымъ.
И этотъ царь, его же побѣждавшій,
Разрушилъ храмъ Господень, и Риммону
Онъ капище воздвигнуть повелѣлъ,
Гдѣ приносилъ кумиру всесожженье.
За нимъ толпою слѣдовали Духи,
Которые звалися Озирисомъ,
Изидою и Горусомъ въ Египтѣ,
И силою своихъ волшебныхъ чаръ
Жрецовъ его смутили для того,
Чтобъ въ образѣ звѣриномъ воплотили
Они своихъ блуждающихъ боговъ.
Не избѣжалъ заразы и Израиль,
Когда тельца златого на Хоривѣ
Соорудилъ. А беззаконный царь
Въ такомъ грѣхѣ и дважды провинился,
Когда вола откормленнаго онъ
И въ Данѣ, и въ Веѳилѣ уподобилъ
Создателю вселенной — Еговѣ,
Который, въ ночь пройдя Египетъ весь,
Однимъ Своимъ ударомъ сокрушилъ
Всѣхь первенцевъ и всѣхъ боговъ блеющихъ.
Послѣднимъ шелъ ужасный Веліалъ,
Порочнѣйшій изъ падшихъ херувимовъ;
Изъ преданности самому пороку,
Ему служилъ усердно онъ. Кумиренъ
Не строили ему, и не дымился
Предъ нимъ алтарь, но кто скорѣй его
Могъ проникать въ святилище Господне
И осквернять Господни алтари?
Священникамъ безбожіе внушая,
Такъ совратилъ онъ Иліи детѣй,
Наполнившихъ своимъ развратомъ буйнымъ
Господень домъ. Въ палатахъ и дворцахъ
Онъ царствовалъ, въ роскошныхъ городахъ,
Гдѣ громкій гулъ распутства и насилья
Жестокаго несется къ небесамъ,
Надъ башнями высокими поднявшись.
Сыны его на улицахъ стемнѣвшихъ,
Упившися безстыдствомъ и виномъ,
Безчинствуютъ. Такими лицезрѣли
Ихъ улицы Содомскія и та
Глухая ночь въ далекомъ Гаваонѣ,
Когда его гостепріимный кровъ,
Гнуснѣйшаго насилья избѣгая,
Пожертвовалъ левитовой женой.
Главнѣйшими являлись эти Духи
По власти и значенью. Остальныхъ
Перечислять мнѣ было-бъ слишкомъ долго,
Хотя они прославились далеко
Подъ именемъ Іоніи боговъ,
Дѣтей Земли и Неба. Первороднымъ
Изъ этихъ чадъ могучій былъ Титанъ,
Оставившій громадное потомство.
Но первенства лишилъ его Сатурнъ,
Которому за это отплатилъ
Его-же сынъ, родившійся отъ Реи —
Сильнѣйшій Зевсъ, который воцарился
При помощи захвата. Эти боги
Известны были въ Идѣ и на Критѣ,
Оттуда-же на снѣговой Олимпъ
Переселясь, въ пространствѣ среднемъ Неба
Они престолъ воздвигли свой. Въ Додонѣ
И на скалѣ Дельфійской до границъ
Дорической земли распространились
Тѣ божества, когда одинъ изъ нихъ
За Кельтику къ далекимъ островамъ,
Чрезъ волны Адріатики бѣжалъ
Въ Гесперію съ Сатурномъ престарѣлымъ.
Такъ Сатанѣ предстали сонмы Духовъ.
Во взорѣ ихъ опущенномъ и влажномъ
Сверкнулъ огонь, когда они узрѣли
Не впавшаго въ отчаянье Вождя,
Самихъ себя — покуда не погибшихъ
И въ гибели! На мигъ зардѣлся краской
Ликъ Сатаны, но съ гордостью обычной
Надменными словами и которымъ,
Быть можетъ, самъ не вѣрилъ онъ въ душѣ,
Разсѣялъ онъ ихъ страхъ и опасенья
И мужество въ нихъ новое вдохнулъ.
При громѣ трубъ одинъ изъ херувимовъ
Азаріилъ, по росту исполинъ,
Гордясь такою честью, развернулъ
Блистающее царственное знамя.
И, вотъ, оно, по вѣтру развѣваясь,
Какъ метеоръ, блеснуло въ вышинѣ
Каменьями и золотомъ червоннымъ,
Которые собою украшали
Трофеи серафимовъ и гербы.
Межъ тѣмъ, въ отвѣтъ на трубы и литавры,
Гремѣвшія все время не смолкая,
Отозвались дружины браннымъ кличемъ,
Потрясшимъ Адъ и ужасъ поселившимъ
Тамъ, гдѣ царятъ Ночь древняя и Хаосъ.
Одинъ лишь мигъ — и копья, словно лѣсъ,
Вдругъ выросли и десять тысячъ стяговъ
Взвились во тьмѣ, блиставшіе цвѣтами
Восточными, — а шлемы и щиты
Сплотилися громадною стѣною.
И, правильной фалангой развернувшись,
Прекрасного Таммуза. Эта сказка
Любовная воспламеняла их.
Езекииль, когда ему в виденье
Открыл Господь нечестье чад Иуды,
Увидел их, пороку сладострастья
Предавшихся безумно. За Таммузом
Тот следовал, кто плакал непритворно,
Когда его звероподобный идол,
С отбитыми руками и главой,
Был в капище повержен Маккавеем
И посрамил приверженцев своих.
Чудовище морское — назывался
Дагоном он, и был на половину
Он человек, на половину — рыба,
Что не мешало городу Азоту
Возвесть ему великолепный храм.
И по всему прибрежью Палестины,
И Аскалон, и Гафа, вся страна
До крайнего предела Аккарона
И Газы — все дрожало перед ним.
Риммон за ним последовал. Ему
Служил Дамаск убежишем прекрасным
И берега Авана и Фарфара —
Прозрачных рек. На дом Господень также
Он восставал. Утратив Наамана,
Страдавшего проказою, взамен
Он завладел Ахазом слабоумным.
И этот царь, его же побеждавший,
Разрушил храм Господень, и Риммону
Он капище воздвигнуть повелел,
Где приносил кумиру всесожженье.
За ним толпою следовали Духи,
Которые звалися Озирисом,
Изидою и Горусом в Египте,
И силою своих волшебных чар
Жрецов его смутили для того,
Чтоб в образе зверином воплотили
Они своих блуждающих богов.
Не избежал заразы и Израиль,
Когда тельца златого на Хориве
Соорудил. А беззаконный царь
В таком грехе и дважды провинился,
Когда вола откормленного он
И в Дане, и в Вефиле уподобил
Создателю вселенной — Егове,
Который, в ночь пройдя Египет весь,
Одним Своим ударом сокрушил
Всехь первенцев и всех богов блеющих.
Последним шел ужасный Велиал,
Порочнейший из падших херувимов;
Из преданности самому пороку,
Ему служил усердно он. Кумирен
Не строили ему, и не дымился
Пред ним алтарь, но кто скорей его
Мог проникать в святилище Господне
И осквернять Господни алтари?
Священникам безбожие внушая,
Так совратил он Илии детей,
Наполнивших своим развратом буйным
Господень дом. В палатах и дворцах
Он царствовал, в роскошных городах,
Где громкий гул распутства и насилья
Жестокого несется к небесам,
Над башнями высокими поднявшись.
Сыны его на улицах стемневших,
Упившися бесстыдством и вином,
Бесчинствуют. Такими лицезрели
Их улицы Содомские и та
Глухая ночь в далеком Гаваоне,
Когда его гостеприимный кров,
Гнуснейшего насилья избегая,
Пожертвовал левитовой женой.
Главнейшими являлись эти Духи
По власти и значенью. Остальных
Перечислять мне было б слишком долго,
Хотя они прославились далеко
Под именем Ионии богов,
Детей Земли и Неба. Первородным
Из этих чад могучий был Титан,
Оставивший громадное потомство.
Но первенства лишил его Сатурн,
Которому за это отплатил
Его же сын, родившийся от Реи —
Сильнейший Зевс, который воцарился
При помощи захвата. Эти боги
Известны были в Иде и на Крите,
Оттуда же на снеговой Олимп
Переселясь, в пространстве среднем Неба
Они престол воздвигли свой. В Додоне
И на скале Дельфийской до границ
Дорической земли распространились
Те божества, когда один из них
За Кельтику к далеким островам,
Чрез волны Адриатики бежал
В Гесперию с Сатурном престарелым.
Так Сатане предстали сонмы Духов.
Во взоре их опущенном и влажном
Сверкнул огонь, когда они узрели
Не впавшего в отчаянье Вождя,
Самих себя — покуда не погибших
И в гибели! На миг зарделся краской
Лик Сатаны, но с гордостью обычной
Надменными словами и которым,
Быть может, сам не верил он в душе,
Рассеял он их страх и опасенья
И мужество в них новое вдохнул.
При громе труб один из херувимов
Азариил, по росту исполин,
Гордясь такою честью, развернул
Блистающее царственное знамя.
И, вот, оно, по ветру развеваясь,
Как метеор, блеснуло в вышине
Каменьями и золотом червонным,
Которые собою украшали
Трофеи серафимов и гербы.
Меж тем, в ответ на трубы и литавры,
Гремевшие все время не смолкая,
Отозвались дружины бранным кличем,
Потрясшим Ад и ужас поселившим
Там, где царят Ночь древняя и Хаос.
Один лишь миг — и копья, словно лес,
Вдруг выросли и десять тысяч стягов
Взвились во тьме, блиставшие цветами
Восточными, — а шлемы и щиты
Сплотилися громадною стеною.
И, правильной фалангой развернувшись,
