Спасителю въ смущеніи и страхѣ
Отвѣтилъ врагъ: — Сынъ Божій, не считай
Рѣчей моихъ жестокимъ оскорбленьемъ,
Вѣдь, Божьими сынами называютъ
И ангеловъ, а также и людей.
Дабы узнать, насколько Ты стоишь
Превыше ихъ въ Твоемъ священномъ правѣ,
Я отъ Тебя потребовалъ того,
Что воздаютъ мнѣ ангелы и люди.
Народы всѣ и тьмы воздушныхъ силъ
Меня своимъ владыкой признаютъ.
И знать: Кто Ты — не ближе-ли всего
Касается меня? Предречена
Съ пришествіемъ Твоимъ моя погибель.
Не пострадалъ отъ искушенья Ты,
Наоборотъ,—прославился, межъ тѣмъ
Какъ цѣли я желанной не достигнулъ.
Откинь-же мысль о царствахъ міровыхъ
Со славой ихъ пустой и скоротечной;
Не стану я совѣтовать Тебѣ
Пріобрѣтать владычество надъ ними.
Но мнится мнѣ, что болѣе вѣнца
Тебя влекутъ наука, созерцанье
И высшіе вопросы. Я сужу
По Твоему поступку въ годы дѣтства:
Покинувъ Мать, вернулся Ты во храмъ,
Гдѣ былъ найденъ вступившимъ въ состязанье
Съ учеными раввинами. Судилъ
Ты обо всемъ, подобно Моисею,
И Самъ училъ, не поучался Ты.
Понятіе даютъ о человѣкѣ
Младенчества и отрочества годы,
Такъ ясное иль облачное утро
Такой-же день предвозвѣщаетъ намъ:
Прославься-же премудростью Своею
На цѣлый міръ! Въ законѣ Моисея,
Въ Писанiяхъ пророковъ, въ Пятикнижьѣ,
Не все еще открыто и понятно.
Язычники, познанья почерпая
Лишь изъ одной природы, поражаютъ
Ученостью своею. Убѣжденьемъ
Подѣйствовать Тебѣ на нихъ должно;
Но съ ними какъ бесѣдовать Ты станешь
И -убѣждать, не зная ихъ ученья?
И, прежде чѣмъ вершину созерцанья
Покинешь Ты, взгляни сюда на западъ.
Тамъ высится, у береговъ Эгейскихъ,
Построенный на диво чудный городъ,
Гдѣ воздухъ чистъ и почва плодоносна.
Аѳинами зовутъ его и окомъ
Прекраснѣйшей Эллады. Онъ — отчизна,
Иль лучшее прибѣжище, ума,
Учености, искусства, краснорѣчья.
Ученые вкушаютъ тамъ покой
Въ тѣни садовъ и рощъ его зеленыхъ.
Вотъ зданье академіи и роща
Масличная — убѣжище Платона,
Гдѣ слышатся напѣвы соловьевъ.
Тамъ на холмѣ, зовущимся Гиметомъ,
Жужжащихъ пчелъ трудолюбивый рой
Философамъ собою размышленья
Внушалъ не разъ. Вдали Иллиса воды
И тотъ лицей, гдѣ Александръ Великій
Воспитывался нѣкогда. Вотъ Стоя,
Гдѣ Ты поймешь гармонію стиха
И музыки; творенія Гомера,
Великаго слѣпца, услышишь Ты,
Чьи пѣсни Фебъ именовалъ своими
Трагедіи въ хореяхъ или ямбахъ,
Что мудрости и нравамъ поучаютъ.
И въ образахъ наглядныхъ и живыхъ
Превратности судьбы изображаютъ,
Великія дѣянія и страсти.
Оттуда Ты къ витіямъ перейди,
Которые лишь силой краснорѣчья
Народныя волненія смиряли;
Склони Свой слухъ къ премудрому ученью,
Нашедшему подъ кровлею Сократа,
Убогою и жалкою, пріютъ.
Воистину мудрѣйшимъ изъ людей
Считался онъ; его сладчайшей рѣчью
Питалися всѣ школы мудрецовъ
Отъ стоиковъ и до эпикурейцевъ.
Усвой себѣ все слышанное здѣсь,
Тогда вполнѣ Ты будешь подготовленъ
Къ принятію всей тяжести правленья,
Какъ истинный Властитель и Монархъ.
Ему Христосъ премудро отвѣчаетъ:
— Предполагать тебѣ предоставляю,
Невѣдомы иль вѣдомы ученья
Всѣ эти Мнѣ. Отъ этого не буду
Я меньше знать. Кто свыше просвѣтленъ
Источникомъ животворящимъ Свѣта,
Не можетъ Тотъ въ ученіяхъ нуждаться,
Которыя основаны притомъ
Лишь на однихъ предположеньяхъ ложныхъ.
Не первый-ли философъ сознавался,
Что знаетъ самъ лишь то, что ничего
Не знаетъ онъ? Второй стремился къ баснямъ
И вымысламъ, а третій подвергалъ
Сомнѣнью все, что въ мірѣ несомнѣнно.
Одни, высоко ставя добродѣтель,
Не въ ней одной, однако, полагали
Все счастіе, но также въ долголѣтьѣ
И роскоши; другіе-же искали
Его въ однихъ лишь чувственныхъ утѣхахъ,
А стоики— въ презрѣньѣ ко всему.
Увы, чему способны научить
Всѣ мудрецы подобные, когда
Они самихъ себя не постигаютъ,
Понятія о Богѣ не имѣя,
О таинствахъ великихъ мірозданья,
О горестномъ паденьѣ человѣка,
И, межъ собой толкуя о душѣ,
Они о ней превратно разсуждаютъ,
Въ самихъ себѣ находятъ добродѣтель
И лишь себѣ приписываютъ славу,
Не Господу, скорѣй винятъ Его,
Зовя Его судьбою или счастьемъ?
Кто истину найти у нихъ захочетъ —
Обманутый найдетъ лишь пустоту.
Спасенія не вижу въ многокнижьѣ,
И всякій, кто читаетъ непрерывно
И ничего не вноситъ своего,
За истину способенъ тотъ принять
Пустыя побрякушки, какъ ребенокъ,
Сбирающій на берегу каменья.
Но, если-бы въ свободные часы
Задумалъ Я въ гармоніи стиха
Иль въ музыкѣ искать Себѣ усладу —
Какой языкъ при этомъ былъ-бы Мнѣ
Спасителю в смущении и страхе
Ответил враг: — Сын Божий, не считай
Речей моих жестоким оскорбленьем,
Ведь, Божьими сынами называют
И ангелов, а также и людей.
Дабы узнать, насколько Ты стоишь
Превыше их в Твоем священном праве,
Я от Тебя потребовал того,
Что воздают мне ангелы и люди.
Народы все и тьмы воздушных сил
Меня своим владыкой признают.
И знать: Кто Ты — не ближе ли всего
Касается меня? Предречена
С пришествием Твоим моя погибель.
Не пострадал от искушенья Ты,
Наоборот,—прославился, меж тем
Как цели я желанной не достигнул.
Откинь же мысль о царствах мировых
Со славой их пустой и скоротечной;
Не стану я советовать Тебе
Приобретать владычество над ними.
Но мнится мне, что более венца
Тебя влекут наука, созерцанье
И высшие вопросы. Я сужу
По Твоему поступку в годы детства:
Покинув Мать, вернулся Ты во храм,
Где был найден вступившим в состязанье
С учеными раввинами. Судил
Ты обо всём, подобно Моисею,
И Сам учил, не поучался Ты.
Понятие дают о человеке
Младенчества и отрочества годы,
Так ясное иль облачное утро
Такой же день предвозвещает нам:
Прославься же премудростью Своею
На целый мир! В законе Моисея,
В Писаниях пророков, в Пятикнижье,
Не всё еще открыто и понятно.
Язычники, познанья почерпая
Лишь из одной природы, поражают
Ученостью своею. Убежденьем
Подействовать Тебе на них должно;
Но с ними как беседовать Ты станешь
И -убеждать, не зная их ученья?
И, прежде чем вершину созерцанья
Покинешь Ты, взгляни сюда на запад.
Там высится, у берегов Эгейских,
Построенный на диво чудный город,
Где воздух чист и почва плодоносна.
Афинами зовут его и оком
Прекраснейшей Эллады. Он — отчизна,
Иль лучшее прибежище, ума,
Учености, искусства, красноречья.
Ученые вкушают там покой
В тени садов и рощ его зеленых.
Вот зданье академии и роща
Масличная — убежище Платона,
Где слышатся напевы соловьев.
Там на холме, зовущимся Гиметом,
Жужжащих пчел трудолюбивый рой
Философам собою размышленья
Внушал не раз. Вдали Иллиса воды
И тот лицей, где Александр Великий
Воспитывался некогда. Вот Стоя,
Где Ты поймешь гармонию стиха
И музыки; творения Гомера,
Великого слепца, услышишь Ты,
Чьи песни Феб именовал своими
Трагедии в хореях или ямбах,
Что мудрости и нравам поучают.
И в образах наглядных и живых
Превратности судьбы изображают,
Великие деяния и страсти.
Оттуда Ты к витиям перейди,
Которые лишь силой красноречья
Народные волнения смиряли;
Склони Свой слух к премудрому ученью,
Нашедшему под кровлею Сократа,
Убогою и жалкою, приют.
Воистину мудрейшим из людей
Считался он; его сладчайшей речью
Питалися все школы мудрецов
От стоиков и до эпикурейцев.
Усвой себе всё слышанное здесь,
Тогда вполне Ты будешь подготовлен
К принятию всей тяжести правленья,
Как истинный Властитель и Монарх.
Ему Христос премудро отвечает:
— Предполагать тебе предоставляю,
Неведомы иль ведомы ученья
Все эти Мне. От этого не буду
Я меньше знать. Кто свыше просветлен
Источником животворящим Света,
Не может Тот в учениях нуждаться,
Которые основаны притом
Лишь на одних предположеньях ложных.
Не первый ли философ сознавался,
Что знает сам лишь то, что ничего
Не знает он? Второй стремился к басням
И вымыслам, а третий подвергал
Сомненью всё, что в мире несомненно.
Одни, высоко ставя добродетель,
Не в ней одной, однако, полагали
Всё счастье, но также в долголетье
И роскоши; другие же искали
Его в одних лишь чувственных утехах,
А стоики— в презренье ко всему.
Увы, чему способны научить
Все мудрецы подобные, когда
Они самих себя не постигают,
Понятия о Боге не имея,
О таинствах великих мирозданья,
О горестном паденье человека,
И, меж собой толкуя о душе,
Они о ней превратно рассуждают,
В самих себе находят добродетель
И лишь себе приписывают славу,
Не Господу, скорей винят Его,
Зовя Его судьбою или счастьем?
Кто истину найти у них захочет —
Обманутый найдет лишь пустоту.
Спасения не вижу в многокнижье,
И всякий, кто читает непрерывно
И ничего не вносит своего,
За истину способен тот принять
Пустые побрякушки, как ребенок,
Сбирающий на берегу каменья.
Но, если бы в свободные часы
Задумал Я в гармонии стиха
Иль в музыке искать Себе усладу —
Какой язык при этом был бы Мне
