свою голову: какъ вдохновененъ и дологъ ясный взоръ ея! Она не схватываетъ одного только быстраго мгновенія, какое выражаетъ мраморъ; она длитъ это мгновеніе, она продолжаетъ жизнь за границы чувственнаго, она похищаетъ явленія изъ другаго безграничнаго міра, для названія которыхъ нѣтъ словъ. Всё неопредѣлённое, что не въ силахъ выразить мраморъ, рассѣкаемый могучимъ молотомъ скульптора, опредѣляется вдохновенною ея кистью. Она также выражаетъ страсти, понятныя всякому, но чувственность уже не такъ властвуетъ въ нихъ; духовное невольно проникаетъ всё. Страданіе выражается живѣе и вызываетъ состраданіе и вся она требуетъ сочувствія, а не наслажденія. Она берётъ уже не одного человѣка, ея границы ширѣ: она заключаетъ въ себѣ весь міръ, всѣ прекрасные явленія, окружающіе человѣка, въ ея власти; вся тайная гармонія и связь человѣка съ природою въ ней одной. Она соединяетъ чувственное съ духовнымъ.
Но сильнѣе шипи, третій покалъ мой! Ярче сверкай и брызгай по золотымъ краямъ его, звонкая пѣна, — ты сверкаешь въ честь музыки. Она восторженнѣе, она стремительнѣе
