Страница:Arabesques. Part one. 1835 (Gogol).pdf/13

Мнѣ жаль моей мраморно-облачной скульптуры! Но… свѣтлѣе сіяй, покалъ мой, въ моей смиренной кельѣ и да здравствуетъ живопись! Возвышенная, прекрасная, какъ осень въ богатомъ своёмъ убранствѣ мелькающая сквозь переплётъ окна увитаго виноградомъ, смиренная и обширная какъ вселенная, яркая музыка очей — ты прекрасна! Никогда скульптура не смѣла выразить твоихъ небесныхъ откровеній. Никогда не были разлиты по ней тѣ тонкія, тѣ таинственно-земныя черты, вглядываясь въ которыя слышишь какъ наполняетъ душу небо, и чувствуешь невыразимое. Вотъ мелькаютъ, какъ въ облачномъ туманѣ длинныя галереи, гдѣ изъ старинныхъ позолоченныхъ рамъ выказываешь ты себя живую и тёмную отъ неумолимаго времени, и передъ тобою стоитъ, сложивши на крестъ руки, безмолвный зритель; и уже нѣтъ въ его лицѣ наслажденія, взоръ его дышетъ наслажденіемъ не здѣшнимъ Ты не была выраженіемъ жизни какой-нибудь націи; нѣтъ, ты была выше: ты была выраженіемъ всего того, что имѣетъ таинственно-высокій міръ Христіанскій. Взгляните на неё задумчивую, опустившую на руку прекрасную