щелканье орѣховъ и на какой-то лязгъ. Выходило это чрезвычайно эффектно. Во время смотровъ, императоръ Николай особенно любилъ ружейные пріемы и, дѣйствительно, отчетливость, шикъ и даже изящество доведено было въ Брестскомъ корпусѣ до совершентсва.
Поѣхалъ ли съ нами Уструговъ въ Москву, я не помню, и вообще не могу сказать, когда и при какихъ условіяхъ оставилъ онъ службу въ Брестскомъ корпусѣ, но знаю, что уже въ 1854 году его у насъ не было, а должность батальоннаго командира занималъ полковникъ А. В. Альероге 2-ой.
Ольдероге было у насъ три брата. Старшій В. В. былъ капитаномъ и, имѣя пристрастіе къ тѣлеснымъ расправамъ, за всякую малѣйшую вину дралъ безъ милосердія и, при этомъ, назначенное имъ количество розогъ сообщалось передъ экзекуціей.
Третій Ольдеоге Е. В., съ титуломъ «Амазонки», добрый по характеру, но крайне ограниченный по уму. «Амазонкой» же прозвали его за то, что онъ утверждалъ, что рѣка Амазонка плыветъ не въ Америкѣ, а въ Испаніи, и никто его въ этомъ разубѣдить не могъ.
Разсказываютъ, что Алексѣй Петровичъ Ермоловъ, войдя однажды въ залъ передъ внутреними покоями императора Александра I, гдѣ ждало много военныхъ генераловъ, съ нѣмецкими фамліями, и громко разговаривали по-нѣмецки, обратился къ нимъ съ общимъ вопросомъ:
— Позвольте узнать, не говоритъ ли кто изъ васъ по-русски?
Совершенно то же имнлъ бы прво сдѣлать каждый, случайно попавшій въ общество офицеровъ нашего корпуса, въ бытность его въ Брестѣ. Изъ числа 30 офицеров, составлющихъ наше военное начальство, едва-ли можно насчитать 5—6 человѣкъ русскихъ, изъ числа которыхъ Васильевъ охотнѣ говорилъ по-нѣмецки, нежели по-русски.
Надо полагать, что при назначенши офицеров въ кадетскіе корпуса вообще, а въ провинціальные въ особенности, никакого образовательнаго ценза не требовалось идаже особао выбора не дѣлалось. У насъ, по крайей мѣрѣ, собраны они были, «кто съ бору, кто съ сосенки». Были такіе, которые всю свою службу провели среди боевой обстановки и попали въ корпусъ въ качествѣ воспитателей, израненные и больные. Понятно, что при такихъ неразборчивыхъ условіяхъ опредѣленія офицеровъ въ кадетскіе корпуса, даже еслибы они хотѣли вести дѣло воспитанія съ влеичайшею добросовѣстнотью, то и тода это было бы имъ не по силамъ, такъ какъ они къ этому приготовлены не были. И поэтому всѣ почти наши офицеры, въ бытность корпуса въ Брестѣ, особенно до смерти Гельмерсена, за малымъ исключеніемъ, были придирчивы, грубы и жестоки. Случай съ кадетомъ Тетюцкинымъ, который зарѣзался подъ розгами, хорошо иллюстрируетъ взглядъ нашихъ вос-
