жизни и чести коего я не щадилъ собственной жизни. Строгая истина сего доказана фатками: во время Имеретинскаго мятежа и во вторую Абхазскую экспедицію. Онъ самъ сознавалъ эти факты и нынѣ не отвергъ бы ихъ, еслибы читалъ эти строки.
Ровно черезъ годъ, послѣ описанной мною сцены, мнѣ представился случай разстаться съ нимъ, но я не умнлъ имъ воспользоваться.
Въ сентябрѣ 1826 года, при переѣздѣ его изъ Ставрополя въ Тульчинъ, къ должности генералъ-квартирмейстера 2-й арміи, какъ бы предчувствуя жребій свой, мнѣ чрезвычайно не хотѣлось съ нимъ ѣхать, и я рѣшиля было отправиться обратно въ Грузію, имѣя предлогъ восопльзоваться открывавшеюся въ то время персидскою войною и приглашеніемъ князя Паскевича 1). Но когда я заговорилъ объ этомъ, то онъ сдѣлалъ мнѣ ласковое убѣжденше продолжать службу вмѣстѣ и въ Россіи, такъ же, какъ служили въ Грузіи, добавивъ при томъ, что переводъ меня въ гвардію, при настоящемъ его мѣстѣ, можно будетъ сдѣлать гораздо легче, чѣмъ когда-либо, — и я не имнлъ духу отказаться. Этого мало, —
1) Въ первыхъ числахъ сентября 1826 года, проѣзжалъ чрезъ Ставрополь въ Грузію бывшій тогда генералъ-лейтенантъ, генералъ-адъютантъ Иванъ Ѳедоровичъ Паскевичъ, нынѣ генералъ-фельдмаршалъ графъ эриванскій, князь варшавскій. Онъ былъ назначенъ тогда командиромъ отдѣльнаго кавказскаго корпуса подъ главнымъ начальствомъ генерала Ермолова. Когда прискакалъ его передовой фельдъегерь, то князь Горчаковъ приказалъ мнѣ втрѣтить у станціи генерала Паскевича и распорядиться, чтобы не было остановки въ лошадяхъ и конвоѣ. Около полуночи пріѣхалъ генералъ Паскевичъ, и я, въ мундирѣ и шарфѣ, встрѣтилъ его при выходѣ изъ коляски и сказалъ ему, что лошади и конвой для него готовы; но если угодно отдохнуть, то готова и квартира. — «Далеко или эта квартира?» — спросилъ онъ. — «Вотъ она, напротивъ, — въ домн Дьячковыхъ», — отвнтилъ я. — «Очень и очень благодаренъ ибо отъ Смоленска ѣду не останавливаясь и чрезмѣрно усталъ», — сказалъ и пошелъ со мною. Въ этомъ самомъ домѣ, только съ другой стороны корпуса, была и моя квартира. Едва онъ вошелъ въ комнату, какъ ту же минуту подали ему чай, который давно уже его ожидалъ. Увидѣвши моего Павлушку, подносившаго му чай, въ форменномъ денщичьемъ мундирѣ, онъ спросилъ меня: — «Кто это меня угощаетъ такъ кстати?» — «Я имѣю эту честь», — отвѣтилъ я, — «ибо квартира моя въ этомъ же самомъ корпусѣ, тольк чрезъ нѣсколько комнатъ». — «Такъ я вашъ гость», — сказалъ онъ, пожимая мнѣ руку, и началъ разспрашивать о Грузіи, о войскахъ, о дѣлахъ, о народахъ, о климатѣ и даже собственно о мнѣ. Онъ пробылъ около сутокъ и не отпускалъ меня отъ себя, кромѣ когда спалъ. Разспросы продолжались безпрервыно,то на русскомъ, то на французскомъ языкѣ. Онъ мнѣ совѣтовалъ не уѣзжать въ Россію, но участвовать въ персидской войнн и повторялъ это неоднократно; а прощаясь со мною, сказалъ, отдавая мнѣ 25 рублей: «Вотъ деньги, прошу приказать отслужить молебенъ о здравіи и благопуличіи путешествующаго меня грѣшнаго, а если рѣшитесь быть въ персидской войнѣ, то прошу прямо ко мнѣ; а мнѣ оченьпріятно будетъ отблагодарить васъ за вашу хлѣбъ-соль и служить вмѣстѣ».
