съ собою въ возможномъ количествѣ, я улегся на диванъ противъ ниши и принялся читать. Но чтеніе этого любопытнаго сочиненія, несмотря на его занимательность, не лѣзло въ голову. Погрузившисьв ъ размышленіе, я рѣшилъ положительно, что для благовоспитаннаго человѣка, съ разскудкомъ здравымъ, нѣтъ ничего глупѣе, какъ сильная любовь, что эта увлекательная страсть, поражая сердечную стоону человѣка, разстраиваетъ его воображеніе, убиваетъ моральную его силу и дѣлаетъ его какъ бы безумнымъ. Въ сихъ идеяхъ, обращаясь къ собственному положенію, я радовался, что интрига моя не клеится и рѣшился выбросить изъ головы эти глупости; а для вящшей разсѣянности я предполагалъ навѣщать почаще мою хозяйку, согласно сдѣланному ею мнѣ приглашенію, въ бытность мою у нея съ визитомъ. У нея, какъ мнѣ сказали, собирались часто молодыя барыни и барышни-гречанки, въ числѣ коихъ и сосѣдка-красавица; я предполагалъ также, подобно другимъ, шататься каждодневно въ знаменитой галлереѣ и искать приключеній, въ полной надеждѣ, тамъ или тамъ, найти то, что мнѣ нужно. Но не сейчасъ ли самъ я бѣжалъ отъ того, чего добиваюсь съ такой жадностью? Вотъ до какой степени одурачила меня безразсудная страсть, сказалъ я самъ себѣ и началъ искренно сожалѣть о томъ, что оставилъ пирушку, и уже подумывалъ возвратиться туда, но боялся, что не найду дороги.
Среди таковыхъ и подобныхъ мечтаній, сидя по-азіатски на диванѣ, я допивалъ уже другой стаканъ чаю и курилъ медленно трубку. Было уже около полуночи. Мрачность обширной комнаты, слабо освѣщенной мерцаніемъ горѣвшей возлѣ меня свѣчи. и глуочайшая тишина, казалось, согласовались съ моимъ мрачнымъ состояніемъ.
Вдругъ послышался шорохъ. Я взглянулъ въ ту сторону, — и ужасъ объялъ меня… Въ огромной нишѣ, прямо противъ меня, стояла у моей постели фигура, женская, знакомая… Страшная мысль, какъ молнія, мелькнула, что со мною начинается припадокъ бѣлой горячки, что моя бѣдная голова помншалась… Сердце заныло, какой-то электризмъ пробѣжалъ по нервамъ, и я близокъ былъ къ безчувствію, но въ ту же минуту видѣніе осуществилось. Въ объятіяхъ моихъ было пламенное юное тѣло той, которая такъ сильно тревожила меня въ теченіе двухъ недѣль и особенно въ послѣдніе дни.
Переходъ отъ ужаса къ радости повергъ меня въ столь тревожное
это излагая откровенно, не только не посовѣстилась открыть свѣту свою моральную наготу, но напротивъ въ нѣкоторыхъ интригахъ описывая подробности тайныхъ процессовъ любви, она этимъ хвалится и величается, какъ знаменитый вождь побѣдами.
